Янка Купала - Она и я

Двоим не много надобно простору,
Делянки нашей доброй хватит с нас —
Отсеяться бы в срок, убраться в пору
Да и заполнить ригу в добрый час.

Так я иду, ее любуясь станом,
Вдоль по меже, обдумывая с ней,
Где мы пахать начнем, где сеять станем
С надеждою дожить до лучших дней.

Обнявшись, под крестами мы присели,
О темные надгробья опершись,
И в небо зачарованно глядели,
И наши души уносились ввысь.

Небес благословляли облик синий,
Что нас высоко поднял над землей,
И в наших мыслях кланялись године,
Что нас связала общею судьбой;

Благословляли полевые дали,
Присадистые груши и кусты,
И лишь одну разлуку проклинали
Последнюю и вечные кресты.

На радуницу мы на кладбище пошли,
Свяченого с собой остатки взявши,—
Мы с ней обычай бережно блюли,
Что прадеды нам завещали наши.

Сойдясь сюда почтить покойников своих,
В печальном и глухом многоголосье
Склонялись люди меж крестов немых,
Как на ветру склоняются колосья.

Мхом темным поросли надгробья и травой,
Березки пригорюнились над ними,
Часовня, как тюрьма, на мир живой
Глядела жутко окнами слепыми.

У холмика мы с ней присели в стороне —
Здесь матери ее была могила,
И милая моя, склонясь, шепнула мне:
«Один ты у меня, мой братец милый!»

Град горьких слез-горошин из очей
Любимая роняла с тихим стоном,
Казалось — плачет небо вместе с ней
Над садом, под землею погребенным.

Те слезы пали на сердце, на дно,
И я заплакал, сидя с нею рядом,
А думалось — все выплакал давно
И в жизнь смотрю сухим и ясным взглядом.

Сошли и мой отец, и братья под кресты,
Меньших сестер земелька обнимает,
А мне оставила судьбину сироты,
Знать, за грехи меня не принимает.

Вот так я грустным думам волю дал,
В груди открылась горькая криница,
И, к милой наклонясь, я тоже прошептал:
«Одна ты у меня теперь, сестрица!»

Соха моя уже готова в дело —
Направил сошники честь честью,
Колодку вытесал из плашки белой,
И палицу обил добротной жестью.

Теперь запрячь осталось лошаденку,
Стегнуть негрозно для порядку,
И можно приналечь во всю силенку,
Покрепче стиснув рукоятку.

…Мы с нею вместе завтракали в поле,
Чтоб сытно — трудно похвалиться:
Краюшку разделили на две доли,
Запили ключевой водицей.

Вот взрезал первый пласт сошник железный,
Видать, и конь заботится о хлебе —
Загон к загону гонит так прилежно,
Аж солнце тешится на небе.

Вам, люди, что своей рукою белой
Не прикасаетесь к душе землицы,
Уразуметь не хватит жизни целой,
Как может сердце человека биться;

Того, который, в осень ли весною,
Полям сохой взрезает груди
Или зерно хоронит бороною,
Чтоб выросло для вас же, люди!

Из года в год запашка и зажинки —
Обедня пахаря святая,
Душа его подобна той осинке,
Что под ветрами облетает.

Пашите, сейте, люди, кто что может,
Единый труд — уж мы-то знаем! —
Судьбу свою украсить вам поможет
Счастливым, буйным урожаем!

Я сделал ей валек из плашки плотной
С нарезками и ручкой гладкой,
И с нею за село понес полотна,
Туда, где озерцо и кладка.

Она всю скрутку в воду окунула,
И, скинув свой кафтанец черный,
Подол широкий ловко подоткнула,
И за валек взялась проворно.

И стала колотить перед беленьем
Полотна, разложив на кладке,
И брызги осыпали ей колени,
Сверкая, как роса на грядке.

То искрами, то радугой бесплотной
Мелькали брызги многоцветно,
Чертя круги на чистой глади водной
И растворяясь неприметно.

И солнце озорное жарким жженьем
До боли ослепляло взор нам,
Моей голубки сизой отраженье
Лаская в зеркале озерном.

Так милая полотнища белила
Вальком на кладке и водою,
А после на заплечье их взвалила,
Вдоль луга понесла тропою.

Несла. Вода по ней ручьем стекала,
И на лужайке у заплота
Она полотна расстилала —
Теперь уж солнышку работа!

Белитесь, наши новые холстины,
Как белый снег, как месяц белый,
Как молоко, налитое в кувшины,
Как свежий сноп соломы спелой!

Подсохла нива, стала мягкой шерсткой,
Лукошко новое готово,
Мне смалу — сыпать зерна в землю горсткой
Наука памятна отцова.

Отмерили на черную годину
От зимнего остатка жита
И на посев отсыпали осьмину
В мешок, ее рукой пошитый.

И вышел сеять я. Она стояла
На узеньком обмежке близко,
Нам сверху солнце золотом сияло,
И ветер плыл над полем низко.

И добрый дождик зернушек-янтарин
Посыпался струей тугою
На наш надел, на поле ранней яри,
Что вспахано моей сохою.

Она, что та березка молодая,
Стояла и за мной следила,
И словно богородица святая,
Казалось мне, благословила.

Ложитесь, зерна, спать на наши нивы,
Укройтесь теплою земелькой,
Чтоб в должный срок, чтоб в день счастливый
Расстаться с темной колыбелькой.

Всходите дружно, высоко тянитесь,
Как эта пуща за дорогой,
Смиренно богу белому молитесь
И черного не прогневите бога.

Чтоб вас не иссушало лютым зноем,
Лихие ливни не смывали,
Чтоб не валило навзничь градобоем,
Чтоб вам заломов не ломали.

С утра я выгон городил, она полола гряды,
Худое зелье, вырвав прочь, кидала в мех дерюжный,
Где не было ни стебелька — прибавила рассады,
Прореживала, где густель пошла сильней, чем нужно.

Вовсю трещали воробьи над нею на черешне,
И ветерок по временам шумел над ней крылатый,
И отзывалась им она протяжной, тихой песней,
Той самой, что у нас поют весенним днем девчата.

Ой, брала весна у солнца ключи,
Отпирала сырую земельку,
Выпускала на свет траву-мураву,
Одевала листвою березы.

Где ни шла — из подола она
Густо сеяла, сеяла цветочки,
На край света речки гнала,
Пташкам волю и голос давала.

Ой, выйду я, выйду в луга,
Буду вить-завивать веночек,
Буду я соловьям подпевать,
Буду песней весну выкликати.

Приди ты ко мне, согрей ты меня,
Обойми ты меня, друг милый,
Посей на душе светлой долюшки мак,
А на сердце — любови пшеничку.