Янка Купала - Она и я

Сошлись мы на распутье нашей доли, —
Своей тропы не ведала она,
Не знал и я — в лесу я или в поле,
Была и мне дорога не ясна.

Как путники в чужбине бездорожной,
Под ношей дум, средь непроглядной тьмы
Мы вслушивались в сердца гул тревожный,
В глаза друг другу вглядывались мы.

Стояли мы. И сказочное диво,
Простерши крылья, будто над детьми,
Шептало мне: возьми ее, счастливый!
Шептало ей: себе его возьми!

И, руки нам соединив навеки,
Оно благословило нас тогда
В совместный путь сквозь горы, долы, реки,
До самого заката — навсегда.

И свадебный наш гимн, как причитанье,
Звучал — иль это нам казалось так? —
И над ее фатой из белой ткани,
И надо мной, закутанным во мрак.

«Пусть вас минуют беды и напасти,
Чтоб вашим думам не изведать ран,
Пусть стороной вас обойдет ненастье
И прежде срока не манит курган!»

Так сказочное диво, словно сенью,
Зароком этим осенивши нас,
Растаяло, подобно сновиденью,
Покинуло — в худой ли, в добрый час?

И мы пустились в путь, как тени-грезы,
Горстями жемчуг сыпала роса,
Зарницы полыхали, рдели грозы,
И обступали темные леса.

Хозяйкой будь в моем дому отныне,—
Нет больше никого в моей судьбе,
Сядь в красный угол свой, моя богиня,
Мы будем думу думать о себе.

Как видишь, здесь не царские хоромы,
Не барское подворье за стеной,
Но сам я ставил сруб и крыл соломой,
И пахнет здесь соломой и сосной.

Атласом гладким не обиты стены,
Дощатый пол не стелется ковром
Турецким, что пестрит красой отменной,
Что слепит очи радужным огнем.

Над печью среди черной половины
Не резчики мудрили — посмотри:
Я сам ее сложил, слепил из глины
Да побелил известкой раза три.

А вот — моей сколочена рукою —
Простая деревянная кровать;
Постель пуховую постелем здесь с тобою,
Чтоб нам двоим нежестко было спать.

В ночной тиши, в любовном упоенье,
На удаленье тайном от людей
Нам свет подарит, прочь прогонит тени
Огонь, что жарко рвется из грудей.

И радуги-цветы взойдут над нами,
И молнии наш кров позолотят,
И наши думы-грезы голубями
На небо с доброй вестью полетят.

И мир оповестят, что в нем отныне
Ничем не расторжима наша связь:
Ты мне навек — великая княгиня,
А я навеки — твой великий князь.

Уж по земле пошли проталины,
Разворошили снежную постель,
Черны пригорки, как подпалины,
Вода в ложбинах жалит, словно шмель.

Как чьи-то слезы сине-белые,
Подснежники, точь-в-точь птенцы из гнезд,
Уж кое-где проклюнулись, несмелые,
Все ищут солнца днем, а ночью — звезд.

Гляди, уже и птицы начали
Возвратный лет вдоль Млечного Пути,
Творя молитву тихую, горячую,
Чтоб верное пристанище найти.

Сиянье теплое небесное
На много верст свой удлинило шлях,
На нивы падают лучи отвесные
И стелются, как лен, в живых огнях.

Заходят в хату, золотистые —
А даром что оконца в ней малы,—
Бегут по стенам, словно зори чистые,
И зайчиками скачут на полы.

Взобрались на постель, проказники,
Ласкают лоб горячий мне и ей,
Как будто ветерки на пасеке
В разгаре самом жарких летних дней.

Вставай, голубонька бескрылая,
Прерви свой сон, как сказочную нить,
Вновь надо нам собраться с силами,
Чтоб жизни бремя старое влачить.

Угрелась на бугре сосенушка,
До донышка криничка вся видна,
Вставай, вставай, мое ты солнышко!
Золотострунная звенит весна.

Как водится, ленок белесый ткать она
Затеяла в один из дней;
Хватилась — кросен нету… И старательно
Я взялся кросна ладить ей.

Березовые станы сделал новые,
Кленовые набилки раздобыл,
Топтальца тоже вытесал кленовые,
Навой, как надо, зарубил.

Купил на рынке бердо густо-частое,
Сама уж нитчонку сплела,
А на челнок отменный коренастая
Мне яблоня-дичок пошла.

Садится ненаглядная за кросенки,
Стучат набилки в тишине,
Кладутся густо по утку полосыньки,
Сучу я цевки в стороне.

Так дружно с нею принялись за дело мы,
Она все ткет, а я сучу,
Ее руками быстрыми, умелыми
Тайком любуюсь и молчу.

Тки, милая! Стучится сердце звонкое,
Мелькает молнией челнок.
О только не порвись, основа тонкая,
И спор, и прочен будь, уток!

Пускай о бердо твой уток колотится,
Пусть вечно на моих глазах
Текут, как речка, светлые полотнища,
Широкие, как торный шлях.

Беги, беги, дорожка полотняная,
В тот край, где всходит девясил,
В неведомую, в жданную-желанную
Сторонку отческих могил.

Сбежали с пастбищ зимние снега
И в море потекли рекой-водицей,
Запели жаворонки, черные луга
Заулыбались первою травицей.

Пора приспела в поле гнать стада,
Есть и у нас подлеточек-корова —
Любой хозяйки радость и беда,
Богатство для хозяина любого.

Жена буренку нашу со двора
На пажить выгонять не поспешила,
Пока над нею с самого утра,
Все, что велит обычай, не свершила.

Свяченым хлебом, солью и водой
Вкруг обнесла она ее три раза,
Потом, поставив к солнцу головой,
Произнесла заклятье от заразы.

Трикрат в родник осколочек стекла
Макнув, и пред глазами у коровы,—
Держа его, шептала, как могла,
Свой заговор таинственно-суровый.

«Ты, солнце красное, ты, месяц ясен-свет,
Ночные звезды, утренние зори,
Вы, что росой крапите всякий цвет
И сушу озаряете и море, —

Согрейте землю, вызвольте траву,
Всему живому пропитанье дайте,
Шелковую стелите мураву,
Стеной от всех напастей ограждайте.

Храните, стерегите от царя
Лесного, полевого, водяного,
От царенят его, от упыря
И от людского глаза нелюдского».

Широкий свет! Простор несуетливый,
От прадедов доставшийся навек,—
То лес, то лозы, то луга, то нивы,
Что хлеб тебе даруют, человек.

Идем, моя любимая, с тобою —
Мне руку на плечо положишь ты,
Я стан твой тонкий обойму рукою
И выйдем в поле, выйдем под кресты.

Как дети, позабытые тем светом,
Мы станем свой надел обозревать,
И на обмежке, солнышком пригретом,
Об урожае будущем гадать.