Муса Джалиль - Моабитская тетрадь

Сарвар малышку вырастит, я знаю,
В ее упорство верю до конца.
Ведь дочерям страна моя родная
Дарует материнские сердца.

У милого взгляда
Волшебная сила.
Ты нежной улыбкой
Меня покорила.

Но я ведь не молод.
Зачем старикану
Волнения, страсти?..
Я сохну, я вяну.

К тебе на свиданье
Спешу я украдкой.
Меня, словно юношу,
Бьет лихорадка:

То пламя сжигает,
То холод по коже.
А ты всех красивей,
А ты всех дороже.

Для счастья довольно
Улыбок лучистых
И чтоб ты коснулась
Седин серебристых.

Далекая юность
Тебя мне послала.
Засмейся, родная!
Я счастлив немало,
Я счастлив немало.

Вернулся я! Встречай, любовь моя!
Порадуйся, пускай безногий я:
Перед врагом колен не преклонял,
Он ногу мне за это оторвал.

Ударил миной, наземь повалил.
«Ты поклонился!» — враг торжествовал.
Но тотчас дикий страх его сковал:
Я без ноги поднялся и стоял.

За кровь мою разгневалась земля.
Вокруг в слезах склонились тополя.
И мать-земля упасть мне не дала,
А под руку взяла и повела.

И раненый любой из нас — таков:
Один против пятнадцати врагов.
Пусть этот без руки, тот — без ноги,
Наш дух не сломят подлые враги.

Сто ног бы отдел, а родной земли
И полвершка не отдал бы врагу.
Ценою рабства ноги сохранить?!
Как ими по земле ходить смогу?

Вернулся я!.. Встречай, любовь моя!
Не огорчайся, что безногий я,
Зато чисты душа моя и честь.
А человек — не в этом ли он весь?

Они их собрали,
Спокойно до боли,
Детишек и женщин…
И выгнали в поле.
И яму себе
Эти женщины рыли.
Фашисты стояли,
Смотрели, шутили…
Затем возле ямы
Поставили в ряд
Измученных женщин
И хилых ребят.
Поднялся наверх
Хищноносый майор,
На этих людей
Посмотрел он в упор.
А день был дождливый,
Касалися луга
Свинцовые тучи,
Толкая друг друга.
Своими ушами
Я слышал тогда,
Как реки рыдали,
Как выла вода…
Кричали ручьи,
Словно малые дети…
Я этого дня
Не забуду до смерти.
И солнце сквозь тучи
(Я видел всё это!),
Рыдая, ласкало детей
Своим светом.
Как ветер ревел,
Бессердечен и груб,
С корнями тот ветер
Вдруг вывернул дуб.
Дуб рухнул огромный
Со вздохом тяжелым.
И в ужасе дети
Вцепились в подолы.
Но звук автомата
Сумел вдруг прервать
Проклятье, что бросила
Извергам мать!
У сына дрожали
Ручонки и губки.
Он плакал в подол
Ее выцветшей юбки.
Всю душу ее
На куски разрывая,
Сын будто кричал,
Уже всё понимая:
«Стреляют! Укрой!
Не хочу умирать!»
Нагнувшись, взяла его
На руки мать,
Прижала к груди:
«Ну не бойся, сейчас
Не будет на свете,
Мой маленький, нас…
Нет, больно не будет…
Мгновенная смерть…
Закрой только глазки,
Не надо смотреть.
А то палачи закопают живьем.
Нет, лучше от пули
Мы вместе умрем».
Он глазки закрыл,
Пуля в шею вошла…
Вдруг молния
Два осветила ствола
И лица упавших,
Белее, чем мел…
И ветер вдруг взвизгнул,
И гром загремел.
Пусть стонет земля,
Пусть рыдает крича;
Как магма, слеза
Будет пусть горяча!
Планета!
Живешь миллионы ты лет,
Садам и озерам
Числа твоим нет.
Но видела ль ты
Хоть единственный раз
Позорнее случай,
Чем тот, что сейчас?
Страна моя,
Правда на знамени алом!
Омыто то знамя
Слезами немало.
Огнями той правды
Громи палачей
За детскую кровь
И за кровь матерей!

Я вновь здоров. И мозг усталый мой
Очистился от мглы гнетущей.
Мой влажен лоб. Он будто бы росой
Покрылся в час зари цветущей.
Я вижу вновь, как светом мир богат,
Я слышу счастья веянья живые.
Так дивно мне и так я жизни рад,
Как будто в эту жизнь вхожу впервые.
И вижу я в чудесном полусне
Лучистой юности сиянье, —
Сиделка наклоняется ко мне,
И нежно рук ее касанье.

Горе, день окончился твой!
Не гости, порасти травой.
Как подумаю — никогда
Так не гнула меня беда.

Заслоняя в окошке свет,
Реял черный твой силуэт —
Ты мне душу терзало, зло,
Хищно дни мои стерегло.

Щеки впали. Счастье гоня,
Ты одело в траур меня…
Ныне ж — радость: любимый мой
Победил и пришел домой!

Это, верно, чудится мне:
Милый — в доме, солнце — в окне.
Отступили беда и тьма,
Тьма горюет теперь сама!

Я забыла боль и печаль.
Убрала я черную шаль.
На щеках — румянец зари,
Как я счастлива, посмотри!

Открываю окно: где тень?
Солнце — новое, новый — день.
Всюду радость не видно слез —
Ты, любимый, счастье принес!

В доме всюду цветы теперь!
Отворяем для счастья дверь.
Ты нам, горе, не засти свет —
Для тебя у нас места нет!

Взял милую я за руки и с ней
Пошел к реке, где так светла вода…
Теснее с каждым шагом и нежней
Друг к другу прижимались мы тогда.

Когда же ручкой пухленькой она
Вдруг обняла меня — попал я в рай!
Слепого счастья чаша, ты полна,
Оно вот-вот польется через край.

Лицом я груб, как скалка для белья,
Красавцем мне вовеки не бывать…
«Наверно, любит», — так подумал я
И девушку решил поцеловать.

Но вдруг укол, а может быть, щипок
Я ощутил… Прервался чудный сон.
Схватился я рукой за левый бок
В чудесный миг так горько потрясен.

«Но что же это?» — думаю.
Тиха, Рука моя за пазуху ползет.
Да это ведь проклятая блоха
Мне счастьем насладиться не дает!

Ну что тут скажешь? Грустные дела!
Раз в жизни сон увидел я такой —
И вот блоха несчастная со зла
Вдруг отнимает радость и покой!

Блоху ловлю, давлю, осатанев,
Ничто не помешает мне уже…
Мой понемногу испарился гнев,
Я даже каюсь чуточку в душе.

Слаба любовь такая и плоха,
Которую, про всё велев забыть,
Какая-то случайная блоха
Одним укусом может погубить!

Но если счастьем полнится душа —
Остерегись досадных мелочей:
Без них любовь светла и хороша,
Без них она прекрасней и полней.

Друг!
Не горюй, что рано умираем…
Мы не из тех, кто мог с пути свернуть!
Мы умираем — на переднем крае,
Нас перед смертью не в чем упрекнуть.

Ведь жизнь не измеряется годами,
А в списках смерти — мало ли имен?
Но, может быть, и нашей крови пламя
Еще взойдет бессмертием знамен.