Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

В стране рыдающих метелей,
Где скорбь цветет и дышит страх,
Я сплел на мертвых берегах
Венок из грустных асфоделей.

И лик, пылающий и бледный,
Я в высь немую обратил,
И тихий Коцит огласил
Мой гимн, певучий и победный.

К пеннорожденной Афродите
С нежданной силой я взывал
И громом песен поражал
Аидских змей живые нити.

Все ярче, громче звуки пели,
Все сердце полнила Любовь,
И сердца жертвенная кровь
Кропила щедро асфодели.

И, презрев адские угрозы,
Я песней чудо совершил –
И асфодели превратил
В огнепылающие розы!

О, сколько кротости и прелести
В вечерних красках и тенях,
И в затаенном робком шелесте,
И в затуманенных очах.

Мы словно в повести Тургенева:
Стыдливо льнет плечо к плечу,
И свежей веточкой сиреневой
Твое лицо я щекочу…

Двенадцать раз пробили часики
В пугливо-чуткой тишине,
Когда в плетеном тарантасике
Она приехала ко мне.

Вошла, шумя волнистой юбкою,
Волнуя музыкой шагов…
Я – руку ей целуя хрупкую, –
Пьянел от запаха духов.

С лица вуаль откинув длинную –
(Так тает на небе туман!), –
Она прошла – скользя, – в гостиную,
Чуть выгибая тонкий стан.

И повторился миг испытанный,
Опять пахнул на нас Апрель, –
И сон, восторгами напитанный, –
Открыл свою нам колыбель…

Моя любовь на фею не похожа:
Убогой нищенкой ее верней назвать,
Что возле стен, прохожих не тревожа,
Бредет — и головы не смеет вверх поднять.

Подслеповатые потупив глазки,
Как виноватая, торопится она —
И взором дружеским иль словом ласки
Она, как молнией, была б поражена.

Лишь по ночам, во мраке злом и душном
И в одиночестве, упав в подушки ниц,
Мечтаю я о профиле воздушном
И черном бархате изогнутых ресниц.

Мечтаю я, стыдлив и безнадежен,
Ночная тишина, как море, глубока,
И шепот мой ласкателен и нежен,
И призрачен, как вздох морского ветерка.

А день придет, и я в глубинах сердца
Убогую любовь, как тайну, берегу.
Огнем горит в Эдем заветный дверца,
Но я открыть ее не смею, не могу…

Весел вечер за бутылкой
Искрометного вина,
Полон я любовью пылкой,
А Беккина уж пьяна!

К черту узы узких юбок,
Сладок тела зрелый плод!
Из бутона алых губок,
Как пчела, сосу я мед.

Смех Беккины все счастливей,
Поцелуи горячей,
И движенья торопливей,
И дыханье тяжелей…

Стекла окон побелели
Пред Мадонною лампадка
Гаснет, выгорев до дна.
Разметавшись на постели,
Спит моя Беккина сладко,
Зноем ласк утомлена.

Мне ж не дремлется, не спится;
Впился в сердце жгучим жалом
Неутомный Купидон.
И чтоб больше не томиться,
Я – к устам припавши алым,
Прерываю милой сон!

Сидя на моих коленях,
Мне Беккина говорила:
«Что ты, милый, нос повесил?»
Отвечал я: «Нету денег!
Коль взяла б отца могила,
Стал бы счастлив я и весел!

Но надежд на это мало:
К жизни хрыч прилеплен плотно, –
И Амуру не слуга я!..»
Но Беккина хохотала,
Как ребенок, беззаботно,
Розы тела обнажая.

О, час печали! Любовь умчали ручьи разлуки!
От жгучей муки, от яда скуки цветы завяли,
Мой дух распяли и сердце сжали мне злые руки.
О, боль разлуки! Рыданий звуки гортань разъяли!
Я проклинаю, я презираю свою кручину:
Я гордо стыну и сердце в льдину я превращаю,
Я замираю… Но вспоминаю опять Беккину,
Очей пучину… и грудь… и спину… И вновь рыдаю!

Звуки музыки смеются,
В рюмках искрится ликер,
И к устам уста влекутся,
И во взоре тонет взор.

Миг счастливый! Миг блаженный!
Хмель волнует мозг и кровь,
Я покорный, пьяный, пленный,
Твой – продажная любовь!

Рюмки сброшенной осколки
С юбкой взвившейся летят,
И на ярко-красном шелке
Капли винные дрожат.

И на жгучий мрамор тела
Опуская жадный взор,
Я бестрепетно и смело
Отдаюсь тебе, позор!

Свет неясный тихо льется
Из дрожащих канделябр,
За стеной канкан смеется,
Мы танцуем danse macabre!

Под нами золотые зёрна,
В углах мышей смиренный писк,
А в наших душах непокорно
Возносит похоть жгучий диск.
Нам близок ад и близко небо,
Восторг наш хлещет за предел,
И дерзко вдавлен в груды хлеба
Единый слиток наших тел!

Сижу я в кресле, голову откинув.
В ее руке стальной пинцет блестит,
И тонкий запах девственных жасминов
Вокруг нее по комнате разлит.
Как будто червь мне злобно гложет челюсть,
Но – сквозь туман и огненную боль –
Ее движений замечаю прелесть
И черных кос сверкающую смоль.
Она – к моим губам приблизив руки, –
Вонзает в десны мне бесстрастно сталь:
И сладок мне укол, желанны муки,
И пытке злой отдать себя не жаль!
О, если б, крылья тяжкие раскинув,
Повисла надо мной навек болезнь,
И я впивал бы аромат жасминов,
И сердце пело бы признанья песнь!