Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Ложился желтый свет на жесткий снег
Был красный след на белом свете
Был черный след еще ясней.

Был черный лед, я видел снег во сне.
Был темный дым над миром этим.
Был дом, горевший в тишине.

Обожжены, обнажены, обижены
Края души — и вот, о смысле жизни,
О том, что мы искажены, обезображены,
Что жизнь порою хуже казни, —
И черт хихикнул: «Это наши козни,

Мон шер, о богословской сей материи
С вопросами соваться к Небу
Смешно: шарады, фокусы и ребусы.
К ним комментарий — крематорий.
Все просто потому, что потому
Оканчивается, окунчивается на у».

Там поют гиены и павлины
Ходят по долинам золотым,
И слетает к лилиям долины
Бывший демон – серафим.

Нежатся с акулами святые,
Грешники сыграли с Богом в мяч.
Примеряет нимбы золотые
В ризе розовой палач.

Ангел ведьме наливает: пейте!
Светится добром бокал вина.
И осанну засвистел на флейте
Белоснежный Сатана.

Радуются ангельские рати:
Тишь да гладь, да Божья благодать.
Мы туда, любезнейший читатель,
Киселя пойдем хлебать.

Питекантропы в Пинакотеке,
Орангутаны в Оранжери.
Дух птеродактиля в человеке:
Гиббон в геликоптере, смотри.

А там, в реакторах, изотоп
Урана, гелия. Снова — опыт.
Смотри: Акрополь, питекантроп,
Летающий ящер, темный робот.

Реакторы, роботы. Не дразни
Горилл, мандрилов, крокодилов.
Плутон, Урания. Мы в тени
Их страшных царств, их царств немилых.

И скоро в ракете астронавта
Уже троглодит взлетит несытый.
И скоро увидят следопыты
Плезиозавра, бронтозавра.
Уран, плутоний. И троглодиты.
И термоящерное завтра.

Таракан Тараканий Великий, властелин пауков и
лемуров
Шел войной на лангуста Лангуста, властелина
мокриц и мандрилов.
Над рядами кротов или крабов сто вампиров
топорщились хмуро
Рассветало. Был снег на равнинах. И сердце томи лось.

Тараканий, шевеля усами, осуждал теорию квантов.
Лангуст, шевеля усами, поучал, что важней –
квакванты.
О, как трудно дышать! Сколопендры в темнеющем небе.
Густо падает снег. Чье-то сердце лежит на сугробе.

Уже уносило в жерло расширяющейся вселенной,
В черной пустоте кружило Таракана, Тамерлана,
Лангуста, Ксеркса.
В конусе небытия Тарантул вращался, пленный.
Два огненных дикобраза вертелись, грызясь из-за
сердца.
Только мы отдыхали одни в отвратительном царстве
Эринний.
И на сомкнутых веках твоих были пепел, и слезы,
и – иней.

Ну и ну, ну и дела, как сажа бела, трала-лала.
А ночь светла, а коза ушла, эх, бутылочка по
жилочкам по-те-кла.
Ушла коза от козла. Ушла. Куда? В Усть-сы-сольск.
Не в Усть-сы-сольск, так в Соль-выче-годск.

Ау, моя коза. Чепуха хандра. Ха-ха, ха-ха.
Эх, гали-мать-я.
А ну и луна же. Во всю луна. Хандрит она, что
она одна?

Сто грамм забытья. Двести грамм забытья.
Хотите вина, мадам Луна?

Там Близнецы. Там Козерог. С козой, без козы?
Там Водолей.
Налей, налей, бокалы полней, козу вините в
смерти моей.

Ну и тишина. Нальем Близнецам.
Нынче здесь, а завтра — тамтам.

Мертвый вялый туман,
кокон печали и скуки,
серый огромный кокон,
где стынет личинка рассвета,
куколка полдня.

Что делать, если душа
молчала так долго,
что на губах ее сплел
паук паутину?

Что делать, если сердце молчит
мертвой трихиной?

На остров Цитеру. Выпьем в пути.
Ну что? Цикута в бокале?
И горький миндаль. Миндаль? Почти
Цианистый калий.

Да нет уж, — хватит яда в крови:
Ее не раз отравляли
Остатки надежд, крупицы любви,
Сухие кристаллы печали.

А в печени камень. Осадки души
В таком, ха-ха, минерале.
А где самородок счастья? Ши-ши.
В Австралии. На Урале.

«Житейское море» катит куски —
Янтарь? Едва ли, едва ли.
Обломки желаний, сгустки тоски.
Мелочь. Детали.

Дни мои, бедная горсточка риса…
Быстро клюет их серая птица.
Мелкий стеклярус кустов барбариса
К позднему утру весь испарится.

Осень. Валяется блеклая слива
В грязных остатках бывшего ливня.
Как ей в грязи тускловатой тоскливо!
Если б могла — она бы завыла.

Ну а солдатом (а пули-то низко)
В луже валяться? Страшно и слизко.
В черном болоте, как черная крыса…

Дни мои, бедная горсточка риса.

А ты размениваешься на мелочь,
На пустяки, по пустякам,
И головней дымится тусклый светоч,
Который мог светить векам.

Ну что же: невезенье, омерзенье,
И муха бьется об окно,
Опять попытка самосохраненья,
Хотя, казалось бы, — смешно.

О, позабудь житейский хамский хай
И стань сама свободой и покоем.
Ты мелкая? Не льешься через край?
Но — расцвети, белей, благоухай,
Душа, не будь лакеем, будь левкоем.

Живу, увы, в страдательном залоге.
(«Бессмертья, может быть, залог»?)
Не жизнь — смесь тревоги и – изжоги
Туманный яд, холодный «смог».

Да, да, сегодня красная погода,
Да, презеленая, отстань.
Делишки и делишечки, простуда,
Больная, сломанная тень.

Но — русские авоси да небоси,
Всё — ничегошеньки, пройдет.
Сереет небо, холодеет осень.
А скоро — иней, скоро – лед.

…Кто смотрит? Искупитель? Искуситель?
Неясный нимб… Да нет – луна…
И не о чем, и незачем, простите…
«Луна — бледна». «Весна – красна».

Загуляй ты выпей полдиковинки,
Целовать кидайся целовальничка,
Надивись на дивные штуковинки,
На девиц-красавиц балаганчика!
Барабанщики там и бубенчики,
А на лбу серебряные венчики.