Юрий Нестеренко - Стихи (2)

И смотрит блондинка, меняясь в лице,
Как, сам удивляясь себе,
Один жеребец на другом жеребце
Гарцует навстречу судьбе.

Уходит, уходит из города полк,
Свершая свой новый вояж
Туда, куда требует воинский долг,
Точнее — имперская блажь.

Гусары, драгуны — героев не счесть,
И каждый сражаться готов…
Имперская доблесть. Дворянская честь.
Ряды деревянных крестов.

На пошлой, нелепой, ненужной войне,
В бездарном и глупом бою
Красавец корнет на лихом скакуне
Отыщет погибель свою.

Зароют его неопознанный труп
С оторванной правой ногой,
Под гром барабанов, под музыку труб
Домой возвратится другой…

Блондинка немного поплачет в углу
Над горькой судьбой удальца,
Но вечером надо блистать на балу,
А слезы не красят лица.

Еще она будет пленяться не раз
(На день или несколько дней)
Компотом из пошлых затасканных фраз,
Но станет в процессе умней

И после резонных и чинных бесед
Уступит maman наконец:
Чиновник в отставке, помещик-сосед
Ее поведет под венец;

И будет в деревне толстеть и скучать
Блондинка, имея взамен
Супруга, способного не замечать
Ее мимолетных измен;

Без модных идей и без бурных страстей,
Вдали от столичных юнцов
Родит четырех или больше детей
От трех или больше отцов.

Чиновником старшему стать суждено,
Из младшего выйдет корнет…
Но полно! К чему продолжать? Все равно
Конца у истории нет.

Пусть время на тронах меняет зады,
Но суть остается всегда,
И если пришелец с далекой звезды
Когда-нибудь взглянет сюда,

На этих, пятнающих тело Земли —
То, факты в уме перебрав,
Склонясь над прицелом, скомандует: «Пли!»
И будет по-своему прав.

1996

Бьет колокол, сзывая мир и клир
Восславить Бога.
Достигнет ли их голос сквозь эфир
Его чертога?

Услышит ли Он этих, что во мгле,
В грязи и прахе
Ему мольбы возносят на земле
В смятенном страхе —

Чтоб после, кинув в кружку четвертак,
Как знак издевки,
Пойти из храма прямиком в кабак,
К гулящей девке?

Что их слова? Лишь вызубренный стих,
Твердимый снова,
Когда так мало действует на них
Святое Слово!

Ты, Господи, пошел за них на крест —
Они и рады,
Не помня, что еще довольно мест
В геенне ада.

Нет дела им до ангельской трубы
И горней славы,
Слабы Твои неверные рабы,
Слабы, лукавы.

Пастух ушел к небесному Отцу —
Что будет с паствой?
И волк уже нацелил на овцу
Оскал клыкастый,

Крадется тихо, и огни зрачков
Еще неярки…
Чтоб уберечь овечек от волков,
Нужны овчарки.

Мы — псы Твои, и страшен наш укус
Волкам порока.
Ты заповедал нам любовь, Исус.
Любовь жестока.

Овца бежит, не видя волчьих глаз —
Угроз весомых,
И псам кусать приходится подчас
Своих пасомых.

Спасая погрязающих во зле,
Должны мы грозно
Напоминать об аде на земле,
Там — будет поздно.

Мы — псы Твои. Да будет на века
Святая воля.
Но, Господи, Ты знаешь, как тяжка
Такая доля!

Пусть даже я узрю Небесный Град
За смертным часом
Мне не забыть, как пахнет каземат
Горелым мясом,

Как, раскаленные до красноты,
Рвут кожу клещи,
Как поминутно щелкают кнуты —
Все хлеще, хлеще…

Как кость хрустит, как кровь течет в пазах,
Стекая с пики…
И ненависть, и ненависть в глазах…
И эти крики…

И хочется нарушить палачам
Их счет ударов,
И я не сплю часами по ночам,
Боясь кошмаров.

Но я и впредь снесу все то, что снес
Во имя долга.
В конце концов, не понапрасну пес
Похож на волка.

Ничего не помню… Все в тумане…
Все закрыто красной пеленой…
Человеколюбцы-христиане,
Что ж вы, люди, сделали со мной?

Жизнь и радость так вам неугодны!
В проповедях ваших — смерть и ад…
Я — в цепях. А сами вы свободны?
Весь ваш мир — ужель не каземат?

Беспощадность ваших приговоров
Не в одних решениях судов —
В тяжких сводах каменных соборов,
В душных стенах ваших городов…

На фронтонах скалятся химеры,
На картинах — муки, Страшный Суд…
Только вряд ли эти все примеры
Вас от страха вашего спасут.

Дух свободы в вашем мире лишний,
Вы повсюду сунете свой нос.
«Возлюбите ближнего» — и ближний
Настрочит немедленно донос.

Помню рвущий горло крик: «Не надо!»
А потом — паденье в темноту…
Разве можно ждать от вас пощады?
Даже бог у вас прибит к кресту!

Зачитали с важностью чиновной
Матерьялы дела и статью.
«Признаешь ли ты себя виновной?»
Признаю, убийцы, признаю!

Я виновна в том, что, скинув платье,
Упивалась танцем под луной,
Что угрозы ваши и проклятья
Не имели власти надо мной.

Что, терзаясь помыслом нечистым,
В красоте вы увидали срам
И за это отдали плечистым
Пыточных ремесел мастерам.

Что ж — добились вы, чего хотели!
Не смутят греховные мечты!
В этом изуродованном теле
Не осталось больше красоты.

А еще виновна, что имела
Знания о свойствах разных трав,
И лечить поэтому умела
Лучше, чем соседский костоправ.

Что ж — теперь он может все недуги
Вновь кровопусканием лечить,
Ведь тому, что знала я, в округе
Некому и некого учить.

Что, не все еще? Еще, как видно,
Мало доказательств для огня?
Признаю ли, что лишил бесстыдно
Сатана невинности меня?

Что ж — коль это будет вам полезным,
Признаю и этот грех сполна,
Ибо тот палач с прутом железным —
В самом деле, чем не сатана?

Так же, как больному нужен врач,
Обществу необходим палач.
Общество, однако, нипочем
Не желает знаться с палачом.

Уважаем в обществе солдат —
Палачу он, видимо, не брат,
Даже благородный дворянин
Почитает свой военный чин.

Только тот, кого убил солдат,
Разве ж был хоть в чем-то виноват?
Пусть он из чужой страны, но он
Соблюдал своей страны закон.

Я ж тружусь, преступников казня –
Чем солдат достойнее меня?
И к тому ж — решаю-то не я,
Следствие решает и судья.