Виталий Ханинаев - Три яйца, или Пистолет в задницу

и прыщики на ж...

И перхоть в волосах,

и сопелька в носу,

и слезы на глазах,

и ни в одном глазу.

Заносы на земле.

Засосы на плечах.

И водка на столе...

И снится по ночам

(Ну, сколько ж можненько?!)

одна парашенька.

Что, мол, Алешенька,

и, мол, Наташенька,

и, мол, в Чертанове,

в той самой комнате,

закрыли занавес,

взяли "Али-Готе"

налили по сто грамм,

и, Боже, Господи

(а, говорят, я - хам),

мою же простыню

на мой диван-кровать,

свет погасили и ...

проснулся я опять

в полном бессилии.

Залезла в нос луна

и показала фиг.

Я не сошел с ума,

я в полном здравии.

Известно вам и мне

(И как тут не понять?!),

на что в Чертанове

стоит диван-кровать.

Я не кретин, не псих.

В порядке разум мой.

Зачем же дядя их

пустил к себе домой?

Быть может, спьяну он,

напившись до "кия",

Наташу знав давно,

решил, что рядом - я.

И, успокоившись

от мысли столь простой,

подумал, съежившись:

"А, вдруг, я был не с той?"

И к горлу подступил

незваный мною ком.

Зачем я превратил

тот дом в публичный дом?!...

На нижнем этаже

играет Мендельсон,

а наверху уже

врубили пылесос.

В уборной унитаз

бурлит им в унисон.

И вот, в который раз,

мне снится этот сон.

Простите, девочки.

Простите, мальчики,

что мне у стеночки

не спится в Нальчике.

5-6 февраля 1979 Нальчик

ПУСТИТЕ!

"Девочка плачет: шарик улетел"...

Б.Окуджава

Пустите девочку на улицу,

в песке игрушку повалять.

Пусть дождь, пускай погода хмурится,

и здесь не нужно углублять.

Пустите девушку на улицу,

она желает погулять.

И под часами некто хмурится,

и здесь не будем углублять.

Пустите женщину на улицу,

она как все, что добавлять.

Она все больше пьет и пудрится,

но здесь не стоит углублять.

Пустите бабушку на улицу,

недолго ей еще ходить,

немного ей еще сутулиться,

придется землю углубить.

Родня печалится и хмурится,

ну, сколько ж можно углублять...

Пустите девочку на улицу,

в песке игрушку повалять.

21 февраля 1979

МЕТОДОМ "ОТ ПРОТИВНОГО"

Когда нас извлекут из-под обломков,

воздвигнут в парке скромный монумент,

тогда вот и наступит для потомков

любви и счастья радостный момент.

В то век, когда бессмертное надгробье

мхом и травою мглистой порастет,

мы с обелиска, хмуро, исподлобья

посмотрим на гуляющий народ.

Ученый неустанно у фонтана

грызет научной статуи гранит.

Молчание под маскою обмана

любовь в сердцах двух ангелов хранит.

Мать-одиночка с черною коляской.

Малыш в коляске дышит мирным сном.

В кафе напротив - пьяный рев и пляски,

банкет справляет деятель и сноб.

Старушка - на одном конце скамейки,

а на другом конце скамейки - дед.

И херувим, держа святую лейку,

пространство между ними в дождь одел.

И юноша, конечно же, в велюре.

И девушка. Бесспорно, крепдешин.

И скачут все, как лошади, аллюром,

и вместе с ними мы бежим, спешим.

Нам надо на соседнее кладбище,

нас тоже пригласили на банкет.

Нас ожидает фирменная пища:

икра из жил и земляной паштет.

Вино там будет самой чистой крови,

не страшен всемогущий нам вампир.

Мы приглашаем вас к себе с любовью,

с открытым сердцем на веселый пир.

Идите к нам, у нас всем места хватит,

оставьте все земное на земле.

Снимайте сапоги, брильянты, платья,

у нас всегда вы будете в тепле...

Но человек блуждает по бульварам,

снует по ресторанам, пьян и тих.

Когда-нибудь, уставшим Боливаром

он упадет не выдержав двоих.

И для него мы отворим ворота,

и впустим человека в лучший мир.

Его смерть будет тяжкой для кого-то,

кому он дорог, близок был и мил.

И кто-то на земле рыдает, плачет,

рвет волосы, кричит: за что?! зачем?!

Но для других смерть ничего не значит.

Чужая смерть является ничем...

Не верьте, что наступит для потомков

любви и счастья радостный момент.

Ведь нас не извлекут из-под обломков,

нам не воздвигнут в парке монумент.

17 мая 1979

МОНОЛОГ ГАМЛЕТА

Я лишний

на этом празднике жизни.

Я лишний

на этом пире любви.

Так хочет мой ближний,

так хочет Всевышний,

и вишня, что спрятала ветви свои.

Я лишний,

мне это вонзается в грудь.

Я лишний,

от смеха рушатся горы.

Умора, - для правящих миром, - мой труд.

Как скоро по морю от горя до мора.

Я лишний,

не слышно, не видно: туман.

Я лишний,

больной средь живых не жилец.

Обидно и стыдно за гнусный обман.

Печально и больно за грустный конец.

Я лишний, я лишний, я лишний, я лишний...

Вдыхают, как истину, вымысел злой

и дальний, и ближний,

и верхний, и нижний.

Я лишний,

с душой разлучается плоть.

Я лишний,

мне скучно, и тошно, и душно.

Я лишний,

мне нужно послушно уйти.

Нужна ли нужда и вражда, дружба-служба?

Как тянется тяжко тяжба в пути.

Я лишний,

мне зябко и зыбко, как пытка

улыбка довольных и вольных существ.

Как прытко доходит с паролем открытка,

недолю, неволю обходит в окрест,

и ест, все, что есть,

и на все ставит крест,

спокойно садясь на престол, как на стол.

Я лишний,

достойным и гордым - нет мест!

Но светится свято костел, как костер.

В нем люди шумят и гудят, словно улей,

стоят на коленях, не в рост, держат пост.

Посыпались пули,

и люди уснули.

И стал пуст помост,

и выход так прост.

Пусть слезы, как вишни,

но грезы престижны.

Ремень пристяжной грудь сдавил до крови.

Я лишний

на этом! пире любви!

25 мая 1979

* * *

Болью, скорбью вечною,

будто горной речкою,

бьет фонтаном вольности и свободы стих.

Словно теплой печкою,

иль горящей свечкою,

согревает души он жаром слов своих.

Думы его верные

точат камни серые.

Внемлите, остылые, в спячке на века!

Лечат сновиденьями

частые падения,

но их власть целебная так невелика.

Ритм столетий участить,

измененье участи

это ли не главная наша с вами цель?

На дороге времени

от тревог и бремени

мир подлунный тленом стал, не успев

снять цепь.

Жизненное бедствие

в честь несоответствия.

Как от раболепствия хочется кричать!

Факты вопиющие,

по гордыне бьющие,

в этой жизни нам еще предстоит встречать.

Все законы подлости

зиждутся на робости.

Молчаливый мученик лучше всех шутов.

Мост Эпохи перейти,

и в Каноссу не идти,

на теперешнем веку вряд ли кто готов.

Смирные создания

зданья мироздания.

Как отстраивали их, так они стоят.

Под основой прочною

души непорочные

в этажах унылой мглы свет надежд хранят.

Болью, скорбью вечною,

будто дробь картечная,