Марина Хлебникова - Сборник стихов

Оглянись же по-прежнему —
Пусть не нежно, но бережно,
На святую и грешную,
На ушедшую женщину.

Оглянись по-хорошему
На дарёную грошиком —
Ту, что в жизни непрошено
Проросла подорожником.

Не сосной, не осиною,
А травой–однолеткою,
И любовь не насилуя,
Не стремилась в пресветлые.

Отогрела, утешила,
Не кричала, что брошена…
На ушедшую женщину
Оглянись по-хорошему.

Отчего вы хмуритесь, герр Питер?
Вам ли эта сырость не родня?..
Пожалейте старого коня —
Пусть опустит медные копыта.

И плевать, что скажет заграница —
Петухом споёт или совою…
Отпустите лошадь подкормиться
Скудной ленинградскою травою.

Ветхими копытами потренькав,
Без кнута пойдет к траве и горна…
Лошадям ходить на четвереньках
Вовсе не грешно и не позорно.

Куплена лучшая в мире бумага —
бумага бумаг!
Выверен жест, чтоб слова
полетели птицами!
В садике ветер качает пустой гамак
И шевелит забытыми в нём страницами,
А дирижер руки поднял и так — застыл,
Замер оркестр озадаченно и покорно,
Всё перепуталось, фронтом вдруг стал тыл,
Тьмою — звезда, свирелью — валторна.
Поезд ползёт к рубежу. Гранит границ
Вырос, как в сказке, в минуту на ровном месте.
Где-то журавль? А по клеткам пяток синиц,
Тощих, но радостных, что голодают не вместе.
Спрятал глаза отставной чародей и маг,
Глыба любви перетерлась в дорожный щебень,
И кому нужна теперь лучшая из бумаг,
Если на ней и не виден синичий щебет.

Пахнет скукой аптечной,
Небосвод — как дыра.
Утро выцвело в вечер,
День ушел во вчера —

Пробежал пустозвонно,
Без особых примет,
Скрипнул дверью балконной —
И ищи его — нет!

Не расцвеченный счастьем,
Не размытый бедой,
Как соседское «Здрасте!» —
Равнодушно-пустой…

Бог с ним, пусть себе тает —
Не ищу в нем ответ!..
А у вас не бывает
Дней, как стертых монет?..

«Короче» — медное слово
Из словаря людоедов,
«Короче» — синий рубец
От замаха нагайки.
«Короче» — и заворачиваются гайки,
До срыва резьбы,
До визга металла…
«Короче», прости, я устала,
Я стала короче,
Стираясь о серость асфальта.
В нём иногда запекается смальта,
Но это — смальта асфальта,
А не мозаика Равенны…
Я ухожу постепенно,
Становясь всё короче,
Как гномы в свои катакомбы, —
Без продолжений и прочего…

Великих замыслов не жаль,
И Божий промысел неведом…
Вернись ко мне, моя печаль,
Я накормлю тебя обедом.
По нашим скудным временам —
Великопостным, вермишельным —
Бутылку красного вина
Мы разопьём под Мери Шелли!
Не пропадай. Пиши. Звони.
Обозначайся раз в полгода…
Я жгу маячные огни
И не взираю на погоду!..
А ты увидь. Протрём хрусталь
И за полуночным обедом
Решим, что прошлого не жаль,
Коль Божий промысел неведом…

Мои деревянные сабо
Стреляют нахально и гулко
В безлюдном ночном переходе
Напротив вокзальных колонн.
Здесь утром веселые бабы
Выносят румяные булки,
Снимая налог подоходный
С меняющих завтрак на сон.
Здесь утром кавказские люди
Торгуют цветочным товаром,
Пакуя заботливо розы
В прозрачный нетающий лёд.
И дамочки, выпятив груди,
Покрытые южным загаром,
Плывут караваном с «Привоза»,
Сдувая с надгубия пот.
Здесь тонко бренча золотишком,
Цыганки гадают приезжим,
Поскольку всё ясно с любовью
В казённых домах отпусков.
И смуглые девы небрежно,
Как пенку, снимают излишки
У жаждущих благ и здоровья
Владельцев тугих кошельков.
Здесь утром пройдёт поливальник,
Оставив недолгие лужи,
Вчерашнюю пыль не смывая,
А только слегка оросив.
И город, как дед повивальный,
Народ поторопит наружу
К призывно звенящим трамваям
И к зеленоглазым такси.
Мои деревянные сабо
Считают ночные ступени,
Ломая привычную «Terra
Incognita» ночи и снов.
И вслед мне неслышно и слабо
Колышутся тёплые тени
Деревьев вокзального сквера
И тёмных вокзальных кустов…

Не рвусь к Олимпу — больше тянет к бардам,
В карманах очень часто — пустота,
Но не играю меченою картой
И не боюсь оплачивать счета.

Не смейся, середина золотая,
Мне гонорар сусальный ни к чему —
Я лучше снова джинсы подлатаю
И у друзей до пятого займу,

Чем выслужу почтительным изгибом
Редакторскую милость и добро…
Редакторы, скажите, вы смогли бы
Отнять мою бумагу и перо?

Всё войдет в берега,
Как Яик и Ока
По весне,
Напоив заливные луга,
Входят в русло.
Так пейте же, пейте,
Пока пить дают.
Пейте впрок, как верблюды,
Готовясь к пути,
Чтоб до следующей речки
Живыми дойти.

Длинноногая Люсия,
Пышногрудая Анита,
Синеглазая Мария
И веселая Лили
Возле самой кромки моря
На шезлонгах в томных позах,
Как лекарство, принимают
Свежий ультрафиолет.
Но загар совсем некстати
Первым делом липнет к носу,
И поэтому Люсия,
И Анита,
И Мария,
Послюнив клочки бумажки,
Лепят светлые заплатки
На носы
Под громкий хохот
Пересмешницы Лили.
Дело в том, что от природы
У Лили прекрасный носик —
Тонкий носик цвета кофе
Сорт «плантейшн» с молоком.
Но тогда, с какой же стати
Ей сидеть на солнцепеке,
Вытирая капли пота
Над улыбчивой губой?
А Лили ужасно хочет
Искупаться в Чёрном море —
В самом синем море в мире
И немного золотом,
Но она прочла в газете
Очень-очень мелким шрифтом,
Что купаться в самом синем
Не советуют врачи.
И теперь она в сомненьях:
Вдруг, намокнув в Чёрном море,
Ее носик цвета кофе
Станет облака белей?!
И тогда уж ей прийдётся,
Послюнив клочок бумажки,
Под ехидный смех подружек
Вешать бирочку на нос.
А Люсия и Анита
Тоже в страшном беспокойстве:
Вдруг купанье в самом синем
Им грозит большой бедой?
Вдруг ужасная простуда
Их в воде подстерегает,
Или вывелась медуза —
«саблезубый корнерот»?
Только маленький крабёнок
Целый день сидит в водичке
И совсем не выползает
На песок позагорать,
Потому что он — младенец,
Он родился только в среду
И ещё не разбирает
Очень-очень мелкий шрифт.

На самом краю обретенного рая
Сижу… загораю…
Болтаю ногами, любуюсь маслиной,
В прищур, как в прицел
Заресниченный, длинный
То бабочка влезет, то длинная корка,
То юный папаша с мальцом на закорках,
То плавная рябь надувных крокодилов —
Наверное, столько не водится в Нилах
И Конго, и всех Амазонках на свете,
Как в этой у моря отобранной клети
С усталой водой между трех волнорезов
И краем песка.
Очерчен раёк горизонта порезом.
А в общем — тоска.