Тимур Шаов - Песни

Где-то сеют хлебушек, совершают подвиги.
Тонет Фёдор Конюхов, но продолжает плыть.
А мне что теперь, всю жизнь ходить, только глядя под ноги,
Чтобы хаму на мозоль вдруг не наступить?

Вот стоит он, как скала, он — венец творения,
Наливной, троллейбусный, натуральный хам.
На челе его простом признак вырождения
И печать пристрастия к жидкости «Агдам».

Граждане общаются
С чувством отвращения —
Это называется
Роскошью общения.

Хама может обуздать только сила грубая,
Скажем, пуля, но нельзя — с детства заучил:
Гуманизм, туда-сюда, человеколюбие,
Но человек бы восемь я бы лично замочил!

Нагрубят в троллейбусе, рявкнут в поликлинике,
Снизойдут презрительно в паспортном столе.
Возлюбите ближнего, грубияны, циники.
Вот я ж люблю вас, милые! Ну где же пистолет?

«Гражданин, приём окончен!
Ну так что ж „Без десяти“?
Ну так мало ль кто что хочет?
Я вот домой хочу уйти!»
«Ой, ты права-то не качай мне»!
«Кто грубит? Ах, я грублю?!
Мы Сорбонны не кончали,
Я и так тебя пошлю!»

До чего же довела
Наша жизнь дебильная.
Я ругаюсь не со зла —
Психика лабильная.

Возвратишься взвинченный,
Съешь солянки порцию,
Капнешь валерьяночки
В рюмку с коньяком.
Пропади он пропадом,
Этот самый социум!
Уж лучше — сам с собою в шахматы
За тройным замком!

Но попадётся мне тот хам —
Вырву гаду сердце я!
Мне отмщенье, аз воздам!
Эх, интеллигенция…

Вот как собрался ясный сокол за моря слетать разок,
Как сквозь тернии посольские продрался,
Да за тридевять таможен, курсом на юго-восток,
Весь совково-заколдованный помчался.

Но как только приземлился,
Грянул оземь лайнер мой,
Тут же я оборотился
Принцем с визой гостевой.

Мне налили тут же! «Где я?»
Отвечают: «В Иудее».
«В Иудее? Я балдею!
Ну — лехаим!»

В таханово-мерказитной толкотне
Я взглянул наверх, увидел неба синь.
«Хорошо у вас!» — «Да нет! — сказали мне, —
Подожди, дружок, постой, придёт хамсин!»

Мне показывали Израиль, и глядел я, как в кино:
Вот святыни, вот арабы, вот пустыни,
Это виски, джин, текила, пиво, водка и вино,
Вот опять арабы, а вот опять святыни.

С Мишкой пили за обедом
И болтали, то да сё.
«Как дела?» — «Да всё беседер!»
«Как семья?» — «Беседер всё!»
Так и шла у нас беседа —
Все «беседер» да «беседер».
Он в конце сказал: «Ах, если б не хамсин!»

А мы жарили свиные шашлыки!
Не кошерно, но волшебно, мужики!
Вспоминали, как гуляли на Руси,
А хамсин, блин, — ну он и в Африке хамсин.

Я страной был очарован, поражён и увлечён,
Как цветёт и пахнет древняя культура.
Ах, какие суламифи с автоматом за плечом!
Я ходил с открытым ртом, как полудурок.

На меня влиял так странно
Иудейский алкоголь.
Миштаре кричал я спьяну:
«МВД под наш контроль!
Вы, — кричал я, — не серчайте.
Ежли что не так — слихайте, —
Но ментов, ребятки, с детства не люблю».

А я на пляже видел даму неглиже!
Ать-ма!
Ой, видать приеду я на ПМЖ.
Эх, пропадает иудей в моем лице!
Помахал бы я мотыгой в киббуце!

Я вернулся в край родимый, на российские хлеба,
Я в деревне проканал за иностранца.
Говорил слова чудные — «бвэкаша», «тода раба»,
Обозвал козла-соседа марокканцем.

Обняла жена, но я ей тут же «рэгу» показал:
«Савланут — сказал, — родная,
Йом-Кипур, нельзя», — сказал.
А жена говорит: «Поди ж ты!
Был простой, а стал датишный.
Ну да ладно! Лишь бы денег доставал».

В воскресенье я пойду на огород,
Посажу монетку в десять агорот.
Ой, как вырастет олива у меня,
Будет гнуться, шекелёчками звеня.

Я кричу во сне, все снится мне хамсин,
А жеа толкает в бок: «Не голоси!
Минус три, какой хамсин? Нет, ты еврей!
А валил бы ты обратно поскорей!»

Как я живу, с кем я живу!
С ханыгами-пропойцами.
Портвейн пью, сырки жую,
А мне другого хочется.
А мне бы галстук бабочкой,
А мне б подругу стройную,
Играл бы ей на дудочке
Девятую симфонию.

Стал теперь я сволочью,
А был хорошим мальчиком:
Любил собачек, кошечек
И белочек, и зайчиков.
С тех пор я очень низко пал:
Из зайчика и лапушки
Эволюционировал
И стал я волком тряпочным.

Ханыги хлещут водочку
И Бахусу лишь молятся.
А мне б кататься в лодочке
По голубому озерцу.
Кругом голье чумазое
Да войско сизоносое.
Ох, жизнь моя заразная!
Ох, жизнь моя босая!

Не жития стеклянного,
Не жития граненного —
Мне звона бы хрустального,
Шампанского вспененного —
Не первача станичного
Картофельно-пшеничного,
Мне б коньяка столичного,
Шартреза заграничного.

С ханыгами замаялся,
С пропойцами замучился.
По ласке стосковался я,
Я по теплу соскучился.
Хочу манжеты белые,
Хочу чудес диковинных
И ангельское пение,
И Моцарта с Бетховеном.

Траурной процессии не видать конца,
На лафете пушки гроб увозят — (возят)
Хоронила мафия… крёстного отца,
Рассейского родного мафиози.
Хоронила мафия… крёстного отца,
Рассейского родного мафиози.

Воры морщат лоб — бандитам плакать не к лицу.
Проститутки все вуаль надели: (еле)
Девочки в знак траура по крёстному отцу
На панель не выйдут две недели.
Девочки в знак траура по крёстному отцу
На панель не выйдут две недели.

Начав с простого вора, сам всего сумел достичь,
Был в Европе даже уважаем. (знаем)
Слал ему открытки лично Леонид Ильич,
Поздравлял сердечно с Первомаем.
Слал ему открытки лично Леонид Ильич,
Поздравлял сердечно с Первомаем.

Вдова убита горем, и наследник удручён:
Как некстати папа кони двинул, (кинул)
Теперь придётся экономить каждый миллион.
«Да на кого ж, кормилец, нас покинул!»
Теперь придётся экономить каждый миллион.
«Да на кого ж, кормилец, нас покинул!»

«Не от взрыва бомбы, не от подлого ножа,
Не от пули киллера крутого, (злого)
Не солидно помер! — говорили кореша, —
Подавился косточкой вишнёвой!
Не солидно помер! — говорили кореша, —
Подавился косточкой вишнёвой!»

Оркестр играл Шопена, лабух жарил на трубе.
Кладбище наполнилось народом, (сбродом)
И татуированный соратник по борьбе
Произнёс такую речь над гробом:
И татуированный соратник по борьбе
Произнёс такую речь над гробом: