Тимур Шаов - Песни

«Ша, не в кипишь масть, прикиньте к носу, фраера,
Лапти сплёл наш старый кореш Сеня, (Сеня)
Мелкий зехер не докнокал и сыграл жмура.
Щас он с Богом ботает по фене!
Мелкий зехер не докнокал и сыграл жмура.
Щас он с Богом ботает по фене!»

Кабак трещал по швам, поминки две недели шли
Устрицы, омары, дискотека. (эка!)
Выпили, подрались, постреляли, разошлись,
В общем, помянули человека.
Выпили, подрались, постреляли, разошлись,
В общем, помянули человека.

Некролог в газетах, телеграммам нет конца
Вот что значит истинная гласность. (ясность)
Говорят, что нового к нам крёстного отца
Из Москвы пришлёт госбезопасность.
Говорят, что нового к нам крёстного отца
Из Питера пришлёт госбезопасность.

Что за блажь, что за напасть:
Как завижу лошадь,
Сразу хочется украсть —
Признак нехороший!
Охладел даже к деньгам,
К йогурту и книгам.
А я, наверное, цыган
Или даже цыган.

А вот бы конь меня унёс
По полям куда-то!
А я в рубахе «Хьюго Босс»,
Красной от заката!
Поваляюсь у костра,
Как Алёша Пешков,
И мне старик Mакар Чудра
Будет врать неспешно.

Ой, ромалэ!
Ой, ёлы-палы!
О-о-о! Мэ сом ром!

Заскочу в тенистый лес
За малиной сладкой.
А там цыганка ждёт топлесс,
Дикая лошадка!
Дерзкий нрав, в глазах — пожар.
Но я тебя объезжу!
Рассмеётся: «Ай, Зобар!»
А я её зарежу!

У нас, цган, я вам скажу,
Строго с этим делом!
Это ж не лямур-тужур,
Это ж, блин, чавелла!
И гитара запоёт,
И я навзрыд заплачу,
И поеду на восход
В джинсах от Версаче.

От «Газпрома» и «ЛУКойла» —
Ох, достали! —
Выводи коня из стойла,
Поскакали!

О-о-о! Мэ сом ром!

Выйдет дядька из тумана
И нальёт мне «Каберне»,
Спросит как цыган цыгана:
«Ай нанэ?» — Скажу: «Нанэ!»
Ай нанэ, вставляй, народ,
Зубы золотые!
Серьгу в ухо — и вперёд,
В ковыли густые!

И славяне, и армяне,
И евреи разных стран —
Все запишемся в цыгане:
Ты цыган, и я цыган!
Ах, как бы жили-поживали,
Кочевали, бомжевали,
Да конину бы жевали,
Да дышали бы костром.
А нынче век какой-то мерзкий,
Сплошь какой-то Достоевский:
То мы каемся по-детски,
А то старушку топором.
Повсюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.
Так будем петь, пока живые,
Покуда цел наш белый свет!
И под гитарный перезвон
Для нас споёт, конечно,
Сам цыганский наш барон —
Бывший кагэбэшник.

И Серёга на гитаре,
И Андрюха на пиле,
Шурик с бубном Страдивари,
Закочуем по земле!
Позавидуют нам люди
И повалят всей гурьбой:
«К нам приехал, к нам приехал
Тимур Султаныч дорогой!»

Не хотите ль в степь со мной
В туфлях от Ле Монти?
Да… Мы народ не гужевой,
Но, в конечном счёте,
Здесь и так всё — балаган,
Табор — россияне…
А ты цыган, и я цыган —
Все мы тут цыгане…

Ты цыган, и я цыган —
В шмотках от Армани…

Жил-был бизнесмен, жил он с полной нагрузкой,
Прибавочной стоимостью был озабочен.
Достаточно новый, достаточно русский,
Как все бизнесмены, затраханный очень.

Фрустрации, стрессы, налоги, проплаты,
Пахал, как верблюд, через день напивался.
Других разбивают инсульты, инфаркты,
А с этим внезапно случился катарсис.

Он вдруг ощутил, что душа истомилась,
И деньги не греют, и жить нет резона,
Бессмысленно всё, и слеза покатилась
В бокал недопитого «Дон Периньона».

Вроде тачка стоит наворочена,
И люстра висит позолочена,
И тикает «Ролекс» на левой руке,
Откуда ж в душе червоточина?

Спросил секретаршу: «Есть Бог или нету?»
Она аж икнула, с испугу, наверно.
«Эх, жил несуразно, копил всё монету,
Одну лишь молитву твердил ежедневно:
— О бог новорусский, Мамона, гляди же:
Аз есмь раб твой нищий и милости ждущий.
Какой будет курс в понедельник на бирже?
Давай же нам днесь ты наш доллар насущный!»

Он вспомнил начало: горком комсомола,
Кооператив свой, едва ли не первый.
Он был тогда весел, приветлив и молод,
Жена не была еще крашеной стервой.

Но нет уж ни в ком той сердечности,
И столько кругом всякой нечисти.
И «Ролекс» все тикает, гад, над душой,
Напоминает о вечности.

Чиновники душат, партнёры кидают.
Чуть что — эта свора сожрёт и забудет.
Бандиты, что крышу ему предлагают,
В сравнении с ними — приличные люди.

Страна беспредела, войны и безделья,
Безумных вождей, всеобъемлющих сплетен,
Держава рискованного земледелья,
Рискованной жизни, рискованной смерти.

А хочется просто картошки с селёдкой,
И жить тоже просто — без лжи и халтуры,
И с девушкой нежной, наивной и кроткой,
Кататься на ослике в парке культуры.

Эх, сесть бы в беседке заброшенной
Да выпить портвейна хорошего,
А «Ролекс» о пол растоптать, как змею,
Как символ проклятого прошлого!

Из офиса прочь, как из Ясной Поляны,
Оделся, роняя кредитки и баксы,
Спустился в метро и один, без охраны,
Неважно куда, но на волю, в пампасы!

И что-то в лице его было такое,
Что киллер, его поджидавший, смутился
И вдруг вспомнил маму и детство златое,
Вернулся домой и с тоски застрелился.

А он на метро, одинокий и лишний,
Уехал в деревню, в гнездо родовое.
Там бабушка лепит вареники с вишней,
Там тихо, и утром туман над рекою…

Но где-то в районе метро «Китай-город»
Кричащая совесть вдруг стала потише,
Припадок прошёл, он почувствовал голод,
Пальто застегнул и на улицу вышел.

Галдели торговки, пристала путанка,
Сновали машины, в столице смеркалось.
Он вяло подумал: «В деревне рыбалка…»
Таксисту сказал: «Казино „Голден Палас“»!

Следивший за шефом охранник неброский
Своим позвонил и сказал: «Всё нормально.
Сегодня доехал лишь до „Третьяковской“.
А в прошлый-то раз аж до „Тёплого Стана“!»

На поляне у реки
Сели в лодку рыбаки,
Сеть закинули в траву,
Ловят щуку и плотву.
А почему на берегу?
А потому, что пофигу.

Пианистка вместо «соль»
Нам сыграла «ля-бемоль».
Дирижёр ей — ни гу-гу.
Дирижёру пофигу.

Лишь рукой махнул: «Извольте,
Где хотите, ля-бемольте.
За такую за зарплату
Как еще играть сонату?»

Тритатушки, три-та-та,
Срамотушки, срамота.