Амадо Нерво - Лирика

Яви мне, облако, свою любовь
и в веру обрати мои сомненья,
душевный мрак смени на просветленье,
скорбь в радость претвори пусть на мгновенье,
хоть знаю: буря все отнимет вновь.

Слова мои бедны,
и ритма рвется нить:
у ветра и волны
хочу я в дар просить
желанной новизны —
у ветра и волны!

Лишь ветру и волне
вверяю я вполне
моих стихов начало.
(О море, спой же песню мне!)
Ночам с их влажной мглой,
порывам бури злой
и пенным гребням вала!

О ветер, верный друг
моих страстей и мук,
и ты, волна моя,
праматерь Бытия!
Поэзией полны
вой ветра, шум волны.
(О море, спой же песню мне!)

О море! Подари мне ты
стихи волшебной красоты,
добавь в них запах свой и соль
и убаюкай сердца боль!

Огромный парк
с беседками,
аллеями
и тайнами.

Зеленый пруд
как зеркало.
Лебеди
стаей.

Замок
с привиденьями,
легендами,
преданьями.

Принцесса.
Отраженье
ее в воде
зеркальной.

И моя фантазия
мерцает, как звезда,
над замком, где принцесса
в парке, у пруда.

Как я люблю покой
моих непраздных дней
и радости уединенья…
Веселой канарейки
все сильней
заливистое пенье.
Как воздух свеж
и густо напоен
древесным ароматом!
Неба просинь
в окно мне льется…
Буен и хмелен
снег тубероз,
предчувствующих осень.
Уже посеребрила седина
вершины гор.
И в серой дымке зыбкой
все тает.
Но, беспечна и нежна,
природа
с просветленною улыбкой
свой неизменный завершает круг.
И солнце,
нас лучами обещанья
пригрев,
бледнеет, словно старый друг
в минуту неизбежного прощанья.
Как прелесть запоздалая грустна
растений и цветов!
Они устали!
«Я осень, осень, —
шепчет нам она, —
я преисполнена благой печали…
Сменила лето я.
В соблазнах женской плоти
тебе не станет больше мниться рай.
Пришел черед
таинственной работе
ума.
Теперь молчи и размышляй».

Есть проблемы —
прозрачнее лунного света,
есть другие —
апрельского утра ясней…
Свет проблемы моей,
пробиваясь, теряется где-то:
и не то что она неясна,
просто эта
ясность
гораздо сложней.

Эту ясность постигнет лишь острое зренье
проницательных глаз,
глаз, умеющих распознавать
то предчувствие света,
тот намек на его зарожденье,
что дрожит на востоке,
перед тем как начнет рассветать.

Если не знает никто, почему улыбаемся мы,
и не знает никто, отчего мы рыдаем,
если не знает никто, зачем рождаемся мы,
и не знает никто, зачем умираем,

если мы движемся к бездне, где перестанем быть,
если ночь перед нами нема и безгласна…
Давайте, давайте, по крайней мере, любить!
Быть может, хоть это не будет напрасно.

Жизнь! Я тебя прославляю,
свой путь завершая земной:
ложных надежд не питал я,
был труд не напрасен мой,
и муки, что ты посылала,
были заслужены мной.

И вижу я после долгих
лет трудов и борьбы,
что сам всегда я был зодчим
своей нелегкой судьбы.

Ты чашу то с медом, то с желчью
давала мне выпить до дна:
но разве душа не бывала
то медом, то желчью полна?
А если сажал я розы —
все розы цвели, как одна.

И пусть зима приходила,
губя мой цветущий рай, —
но ты ведь не говорила,
что вечным быть должен май!

Много ночей проводил я,
судьбу за жестокость кляня:
счастливых ночей не сулила
ты мне, свою тайну храня…
Но были счастливые ночи —
были и у меня!

Любил я и был любимым,
мне солнце дарила весна.
Жизнь! Мы квиты с тобою!
Ты мне ничего не должна!

Не знает каштан, что он носит каштана названье,
но лишь приближается время его созреванья,
нам дарит каштан с ароматом осенним плоды.
И солнцу неведомо, как оно прозвано нами,
но свет и тепло нам дает его жаркое пламя,
и меркнет с ним рядом сиянье ярчайшей звезды.

Никто не любуется розой, расцветшей в пустыне,
но роза бутон раскрывает свой в дерзкой гордыне,
чтоб миру явить непреложный закон бытия.
Никто на дорожной обочине зерен не сеет,
но колос и там вырастает, желтеет, и спеет,
и кормит в священном молчанье зерном воробья.

О, сколько, о, сколько стихов мной задумано было!
И сколько в них было любви и душевного пыла…
Но их, не написанных мною, увы, не прочтут!
Но, так же как дерево, солнце, и роза, и колос,
стихи не исчезли: влился их блуждающий голос
в ту Суть Несказанную, в коей они не умрут!

Светлее солнца будет день, когда меня полюбишь ты,
и ночью полная луна светить нам станет с высоты,
и зазвучит в ее лучах бетховенская ода…
и несказанность вечных грез
нам явит в аромате роз
волшебница-природа.

Прозрачные ручьи помчат
по склонам, весело звеня
журчащей россыпью рулад,
когда полюбишь ты меня.

Когда полюбишь ты меня, то темный, потаенный бор
в аккордах дивных изойдет, не слыханных до этих пор…
Мои глаза в твоих глазах, вобравших все сиянье дня,
увидят вечную весну, когда полюбишь ты меня…

Летящие твои шаги в лугах заслышатся едва,
как кружевных воротничков вмиг затрепещут кружева
у маргариток, и они, друг друга весело тесня,
прильнут к твоим ногам в тот день, когда полюбишь ты меня, —
и если у одной из них ты оборвешь все лепестки,
то все потянутся к тебе, за нежностью твоей руки.

Когда полюбишь ты меня, заря все озарит вокруг,
трилистник клевера в тот день четырехлистным станет вдруг,
откроют лотосы в пруду таинственные чаши
в тот день, когда мы обретем с тобою счастье наше.

Волшебной стаей облака в тот день над нами воспарят,
восточных сказок чудеса в тот день подарит нам закат,
мы в каждом дереве орган в тот день с тобой откроем,
и станет каждая гора нам брачным аналоем.
И благодатью осенит, мои уста к твоим склоня,
нас первый поцелуй в тот день, когда полюбишь ты меня.