Льюис Кэрролл - Три заката и другие стихотворения

Ребенком станьте прежде,
Чтоб, радуясь и песне, и дыханью,
Ведь умирать не жалко,
В священном катафалке
Пройти вратами смерти и страданья,
Не замарав одежды.

Скажи, что за виденье? Знаю
Лишь то, что дух воскрес.
Безумство? — Пусть! Я восславляю
Безумство до небес,
Смеясь или рыдая.

Пусть я рыдаю — это знак,
Как велики потери.
Корона разрывает мрак
Сияньем — свято верю
Ненарушимости присяг.

Пусть я смеюсь — ведь это знак
Того, что жизнь продлится,
Венец страданий вспорет мрак,
Все плачем обновится
Сквозь смерть. Не все ль равно мне как!

На свадьбе музыка слышна,
Веселье бьет ключом,
Лишь Элен все стоит одна
У ивы над ручьем.
Она не смотрит на гостей,
Слеза туманит взор,
И только ива внемлет ей,
Когда звучит укор:

«О Робин, ты любил меня,
Но леди Изабель
Украла свет моего дня
И жизни моей цель.
Напрасны слезы: я живу
Мечтою прежних дней,
Где ты приходишь наяву
Под сень густых ветвей.

О ива, я не стану ждать,
Когда придет весна, —
Уйду и буду горевать,
Одна, совсем одна.
Оставлю радость для других,
Исчезну без следа,
Он не увидит слез моих,
Когда придет сюда.

Но после смерти я хочу
Лежать в твоей тени,
Пусть я навеки замолчу,
Но ты ему шепни,
Коли вернется он домой
И мимо поспешит:
Та, что любила голос твой,
Под ивою лежит».

«Всего лишь женский волос! Брось его!
Частица мелкая в стремительном потоке;
Смотри — вершится жизни торжество,
И свет зари алеет на востоке».

Нет! В этой речи слышен отзвук прежних лет,
И длится эхо сдавленных рыданий,
То гордый дух напрасно ищет свет
В темнице причиненных им страданий.

Касанье локона буди́т в душе моей
Чреду благих и трепетных видений,
Воспетых от начала наших дней
Поэтами всех стран и поколений.

Вот кудри девочки целует ветерок,
Когда она играет на поляне,
Как блеск веселых глаз, румянец щек
Они скрывают в золотом тумане!

Иль черных локонов ажурный строй,
Изящных черт лепное украшенье,
Или откинутая смуглою рукой
Копна волос, цыганки утешенье,

Или седой венец на голове ее
Под звуки похоронной литани́и,
Иль сонное видение мое
На площади старинной Вифани́и, —

Я видел праздник: злато и шелка,
И фарисеев каменные лица,
Презрением клеймивших свысока
Коленопреклоненную блудницу.

Она одна явилась средь толпы
Ведомая святыми голосами,
Омыв слезами светлые стопы,
И утерев своими волосами.

И Он не осудил простой любви порыв,
Или ее, нижайшую из смертных, —
Так не суди и ты, о времени забыв,
Что сохранило прядь волос заветных.

Взор любящий уже не поманит,
Навеки стих любимый голос,
Но ты его с почтением храни —
Бесценный дар, всего лишь женский волос.

Смотри, ее лицо блестит от слез,
Недавно пролитых; они не высыхают,
Не отвечая на немой вопрос,
Она к себе ребенка прижимает.

Мечтательно-спокоен детский взгляд,
Глаза ребенка — как преддверье рая,
На сердце ни забот и ни тревог,
Он грезит, мир небесный озирая.

Но матерью владеет тяжкий сон
О непогоде в стороне далекой:
С дрожащих губ слетает слабый стон,
Черты искажены в тоске жестокой,

Там ветер разгулялся в облаках,
И скорбный тон звучит в его стенаньях,
Пронзительных, как крики моряка,
Что борется со смертью в океане,

Там за валами катятся валы,
Рассудок подчиняя чуждой воле;
Знакомый голос шепчет ей из мглы
Историю отчаянья и боли.

«Корабль-призрак движется вперед,
На гребнях волн качаясь монотонно,
Под ним сердитый океан ревет,
Над ним ярится буря исступленно.

Большая мачта гнется и скрипит,
Вокруг нее стоят в оцепененьи
Фигуры темные, чей обреченный вид
Терзает сердце страшным подозреньем.

Смотри! Корабль прекратил борьбу,
Он уступил напору грозовому, —
Могучий вихрь вершит его судьбу,
Влечет его к пределу роковому.

Ты слышишь грома тягостный раскат,
То в пене уходящего прибоя,
Когда над морем догорел закат,
Столкнулся барк с подводною скалою.

Его лицо мелькнуло пред тобой,
Как бледный дух, пугающий и странный,
Почудилось, что он глядит с мольбой
Куда-то вдаль, за горизонт туманный.

Что видит он — иной земли порог
И мановение руки бесплотной
Туда, где виден тусклый огонек,
Едва мерцающий в ночи холодной?

Или он видит в этот смертный час
Свой дом, жену и дочь, родимый берег,
Кольцо любимых рук, сиянье глаз —
Все, что хранил в душе и во что верил?

Корабль тонет; скоро он уйдет
Туда, где только холод и забвенье,
Ужели сгинет он в пучине вод
И нет руки, протянутой к спасенью?

Смотри, собралась призраков толпа,
Их взор пылает радостью коварной!
Уж волны хлещут…» — Голос вдруг пропал,
И крик ее развеял сон кошмарный.

Утихла буря, снова даль ясна
Пропало наважденье роковое,
Лишь ветра в снасти чистая струна,
Лишь мерный рокот близкого прибоя.

Она проснулась; сгинул ночи мрак,
В окрестных рощах крепнет птичье пенье,
И слышен лай сторожевых собак,
Веселый лай, предвестник возвращенья!

И толкотня и гам
В потоке богомольцев. Во вратах
Стою: народом переполнен храм,
Сложившийся в мечтах.
Каменья здесь бесценны,
И мрамор пола рассыпает блики
По всей округе — перед нами сцена
Знамений превеликих.
Но дикой красоты
Пророчество о смерти полно силы;
И сорваны все лучшие цветы
Для той, что ждет могила.
Поговорить, поспорить
Мудрейшие сошлись со всей земли
На три святые дня. Их речь о Торе
Послушать все пришли.
Их старческие брови
Досадой сведены, надсадной мыслью:
Разрушил мальчик умственных сокровищ
И кладези, и выси.
Презренье лишь и строгость
Я в лицах наблюдал, пока мой взгляд
Не обратился на Того, Кто был в восторге
Немом — в толпе и над…
И мысль в конце концов
Созрела в сердце, полном опасений:
Способны ли слепцы вести слепцов,
Разрушив царство тленьем.
Предчувствие беды
И смерти, грозной, но пока далекой…
Кровавый свет пророческой звезды
Привел волхвов с Востока.
Как светятся махины
Зеркальных скал, венчая глубь огнем,
Моя душа во сне творит картины,
Увиденные днем.
Приходят и уходят
Лишь созерцатели. В толпе гудящей
Хватает недовольного народа,
Невесть что говорящих:
«О, где тот идеал,
И совершенный камертон для скерцо
И гимна красоте, что Он являл?»
О вы! Медлительные сердцем!
Вглядитесь в эти очи —
В них Божество любовью излилось:
Таинственней могил, бездонней ночи,
Они вас зрят насквозь.
Вглядитесь в эти очи:
Они ведут борьбу без укоризны,
Пока воскреснуть каждый не захочет —
И не захочет жизни:
Вам Бога не найти,
Склонившись, поцелуйте Его след,
Молитву изливая: «Посети,
Дозволь идти вослед!»
Среди толпы бредя,
Родитель с матерью шептали кротко,
Невольно укорив, но не судя:
«О, что ж ты, милый отрок,
Излив печаль сердец,
Что сделал с нами Ты, наш дорогой?
Три дня искали я и Твой отец
Тебя в тоске большой».
А я стоял и слушал
Слова любви: «Меня искать не надо!» —
Зарюя, лечит жаворонок душу
И мысли от разлада.
Отныне воцаряются
Покой и тишина; а с грезой слитый
Из кельи колдуна дух испаряется
С прочтением молитвы.
Уже светлеет дол,
Глаза прикрыл — зачем мне пробужденье?
Любя вцепился я в ночной подол —
Продлить свое виденье.