Уильям Блейк - Песни Невинности и Опыта

Тогда я спросил: «Может ли твердое убеждение в том, что вещь такова, сделать ее таковою?»

Он ответил: «Все поэты уверены в этом, и в эру Воображенья сие твердое убеждение двигало горы; но не многим дано хоть во что-то уверовать».

Тут вмешался Иезекииль: «Философия Востока учила двум началам человеческого восприятия. Одни народы брали за первоначало одно, другие — другое; в Израиле мы учили, что первоначалом является (как его именуете вы) Поэтический Гений, все прочее — лишь его производные; вот причина презрения нашего к Священнослужителям и философам других земель и народов, причина пророчества о неизбежном признании всех Богов производными нашего Бога, признания их данниками Поэтического Гения. Именно этого так горячо желал наш великий Поэт Царь Давид, именно к этому взывает, говоря, что сим повергает он врагов и правит царствами; и так любили мы нашего Бога, что во имя его мы прокляли всех Богов окрестных народов и обвинили их в отступничестве. Отсюда чернь заключила, что все народы в конце концов покорятся Израилю.

Сие, как и всякое твердое убеждение, сбывается: ибо все народы чтут Книги Израиля и возносят Богу Израиля — куда же еще покоряться?»

Слушал я и дивился, ибо признал в этом свои собственные убежденья.

После трапезы просил я Исайю облагодетельствовать мир утраченными своими писаньями; он сказал, что ничто важное не утрачено. И то же самое сказал Иезекииль о своих.

И спросил я Исайю, что побудило его три года ходить нагим и босым.

Он ответил: «То же, что и нашего греческого сторонника Диогена».

И спросил я Иезекииля, отчего он ел навоз и лежал столь долго на правом и на левом боку. Он ответил: «От желанья пробудить людей к восприятию бесконечного; так поступают индейцы северо-американских племен — да и искренен ли, кто действует противу своего поэтического гения, сиречь совести, во имя сиюминутных покоя и удовольствия».

Как слыхал я в Аду, древнее пророчество, что по прошествии шести тысяч лет мир сей пожрется огнем, истинно.

Ибо Ангелу с мечом огненным уже велено оставить стражу у древа жизни; и как свершится сие, пожрется все творение и явится бесконечным и священным, как ныне развращено оно и конечно.

Придет же сие чрез очищение чувственных наслаждений.

Но сперва нужно избавиться от самой мысли, что есть человеку тело отдельно от души его; и сие сделаю я сам, печатая сатанинским способом с помощью кислот, кои в Аду целебны и благотворны, растворяя внешние покровы, обнажая потаенное бесконечное.

Если б расчищены были врата восприятия, всякое предстало бы человеку, как оно есть — бесконечным.

Ибо человек замуровал себя так, что видит все чрез узкие щели пещеры своей.

Был я в Адской Печатне и видел способ, коим знания передаются из поколения в поколение.

В первой пещере Человек-Дракон удалял пустую породу от входа; внутри же несколько Драконов долбили стены.

Во второй пещере был Змей, обвившийся вкруг скалы, и прочие змеи украшали ее златом и серебром, и дорогими каменьями.

В третьей пещере был Орел с крыльями и перьями воздуха; внутренность пещеры заставлял он быть бесконечною. Вокруг же Люди-Орлы высекали чертоги в огромных утесах.

В четвертой пещере Львы Геенны Огненной метались кругом и плавили металлы в текучие жидкости.

В пятой пещере Безымянные твари отливали метaлличecкиe листы.

Затем листы попадали к Людям, занимавшим шестую пещеру, и превращались в книги, и расходились по библиотекам.

Гиганты, основавшие мир сей в его чувственном бытии и якобы ныне пребывающие в оковах, суть истинные причины жизни мира сего и суть источники всякого деянья; оковы же суть уловки слабых и покорных, коим достало силы противиться энергии. Согласно притче — слабый мужеством на хитрости горазд.

Так одна сторона бытия есть Животворенье, другая же Пожранье.

Пожирателю представляется, что творец якобы пребывал в оковах своих; но это не так — сей лишь принимает толику бытия за целое.

Ведь Животворенье не было б таковым без Пожирателя, который, как море, поглощает избыток наслаждений.

Скажут: «Не есть ли Господь единственно Живодавец?» Отвечу: «Господь лишь Творящий и Сущий в Человеках».

Эти две категории людей всегда присутствуют в мире сем, и всегда им должно враждовать: кто же пытается примирить их, ищет гибели сущего.

Религия и есть такая попытка.

Добавление:Иисус Христос не желал объединить их, но разделить, как в притче об агнцах и козлищах! Он говорит: «Не мир пришел Я принести, но меч».

Мессия, сиречь Сатана, или Искуситель, от веку почитался одною из первооснов, кои суть наши Энергии.

Приступил ко мне Ангел и возопил: «О жалкий безумный отрок! О кощунник! О тварь смердяща! Одумайся! Геенну Огненную уготовляешь ты себе в Вечность, следуя стезею сей».

Я сказал: «Так не соизволишь ли ты показать мне вечный жребий мой, и вместе мы посмотрим; а там и увидим, твой жребий завиднее или мой».

И повел он меня в хлев, оттуда в церковь, потом сошли мы в склеп и там добрались до мельницы. Пройдя же через мельницу, оказались мы в пещере.

Вниз по извилистому подземелью нащупывали мы наш каменистый путь, пока не открылась под нами пустота, бескрайняя, как дольнее небо; уцепились мы за корни деревьев и повисли над бездной. И сказал я: «Давай предадим себя пустоте сей и посмотрим, есть ли и здесь Провидение. Если не хочешь, то я один». А он ответил: «Не пытай Господа, отрок, и отсюда увидим мы скоро жребий твой, как только расступится тьма».

И остался я с ним, повиснув на корявом корне дуба. А он уцепился за поганку, которая росла шляпкою в бездну.

Мало-помалу рассмотрели мы бесконечную Преисподнюю, клокочущую, как дым над пылающим городом; бесконечно далеко под нами было солнце, черное, но сияющее; вокруг него были натянуты пылающие канаты, по которым ползали огромные пауки в поисках добычи, которая летала или, скорее, плавала в бездне, в виде самых ужасных тварей, исчадий разврата; и воздух кишел ими, и, казалось, целиком состоит из них — то были Диаволы, именуемые Силами Небесными.

Тут я спросил спутника моего — каков же мой вечный жребий? Он ответил: «Меж черным и белым пауком».

И тут в туче меж черным и белым пауком ударила молния и прогрохотала бездною, заволакивая мраком все под нами; и дно пучины почернело, как море, и со страшным грохотом свернулось. Ничего внизу не было видно — лишь черный смерч, пока не увидали мы меж туч, клубящихся на Востоке, поток крови вперемешку с огнем; и в нескольких бросках камня от нас показалось и погрузилось снова чешуйчатое кольцо чудовищного змея. Наконец на расстоянии трех колен его к востоку показался над волнами огненный гребень. Медленно поднимался он, словно гряда скал, пока не увидали мы два кроваво-огненных ока, от которых расходились волны в клубах дыма; и стало ясно нам, что сие голова Левиафана. Лоб его был иссечен зелеными и пурпурными полосами, как лоб тигра. Вскоре мы увидели пасть его и красные жабры, показавшиеся прямо из клокочущей пены, изливавшие потоки крови в черную бездну и устремившиеся к нам со всей яростию Духовного Бытия.