Расул Гамзатов - Горянка

«Нельзя же так, честное слово,
Она бессердечна совсем!
Сейчас уже четверть восьмого,
А мы ведь условились в семь.

В театр теперь опоздали.
Ах, что ж не идет Асият?»
И начал, насупясь, в печали
Ходить то вперед, то назад.

И горько ему, и обидно.
Что делать? Грусти не грусти,
По-прежнему Аси не видно,
Хоть восемь уже без пяти.

Рассыпались в небе монеты.
Свет желтый мерцал на столбе.
Направился, бросив билеты,
Юсуп в общежитье к себе.

Читатель, тревогой томимый,
Ты хочешь узнать, почему
Юсуп не дождался любимой?
Что с ней? Охладела к нему?

А может, помучить решила?
О нет, дорогой мой, она
На это свиданье спешила,
Любви несказанной полна.

Спешила, забыв про зачеты,
А в городе, злом обуян,
Ее уже с прошлой субботы
Выслеживать начал Осман.

Вечерние у института
Теперь коротал он часы.
«Еще я мужчина как будто,
Еще не облезли усы.

Нет, я их ношу не для виду.
И пусть мне не видеть добра,
Коль я не взыщу за обиду,
Пора это сделать! Пора!

Старухе, что дерзкою стала,
Плевок я верну. Ничего!»
Из-за голенища торчала
Ножа рукоять у него.

Втянув в худощавые плечи
Башку, как испуганный кот,
Готовый прождать целый вечер,
Осман вдруг увидел: идет!

Идет Асият торопливо,
Белеет пуховый платок.
Идет, улыбаясь счастливо,
Скрипит под ногами снежок.

Безлюдно вокруг, но нежданно
Возник, как из тьмы, человек.
Тяжел был кулак у Османа,
И рухнула Ася на снег.

В лице у нее ни кровинки.
Лежит, и, склонившись над ней,
Осман рукояткою финки
Ударил ее меж бровей.

Отрезал ей косу тугую
И платье порвал на груди.
«Теперь на тебя, на такую,
Никто не польстится, поди!»

И бросился тут же проворно
Бежать, не теряя минут.
Но крепкая чья-то за горло
Схватила рука его тут.

Машина, сигналя протяжно,
Летит из больничных дверей.
Где были вы, люди? Мне страшно.
Скорее, водитель, скорей!

Такого лихого шофера
В столице сейчас не найдешь.
Ты выжал, что мог, из мотора,
Ты «скорую помощь» ведешь.

И темень прорезали фары.
Сюда! Асият моя тут!
И вижу я, как санитары
Ее на носилки кладут.

Захлопнулись белые дверцы,
След рубчатый лег на снегу.
Я, словно с простреленным сердцем,
За белой машиной бегу.

И вот предо мною больница.
Наверх не пускают, хоть плачь.
«Ну как там дела, фельдшерица?»
«Приехал профессор Булач…»

О бог милосердный науки,
Свершал ты не раз чудеса.
Ужель не спасут твои руки
Алиевой Аси глаза?

Должна она жить, и учиться,
И чувствовать счастье свое.
Из пединститута в больницу
Примчались подружки ее.

Внизу, возле лестницы самой,
Шепнула одна из девчат:
«Я думаю, что телеграммой
Мы вызвать должны Хадижат».

Кружился вокруг чуть заметный
Снежок.
А в театре как раз
Достичь своей цели заветной
Спешил Айгази в этот час.

Запел он: «О, выгляни, пери,
О, брось из окошка хоть взгляд!»
Зал полон. И только в партере
Два кресла свободных стоят.

Лицо Хадижат как из мела:
«О, горе мне! Ранена дочь!»
Сбежались соседи, чтоб делом
Иль добрым советом помочь.

«Не плачь. Перемелется горе.
Даст бог ей здоровья опять».
«Я верю, что будем мы вскоре
На Асиной свадьбе плясать».

«Самой тебе дочку не худо
Проведать. Она тебя ждет».
«В Хунзах отправляйся, оттуда
Доставит тебя самолет».

Пятнадцать минут до отлета,
И нет уже мест, говорят.
Но, к счастью, отзывчивый кто-то
Билет уступил Хадижат.

Нагрелся мотор от работы,
Летит самолет, а внизу
Аулы похожи на соты,
На ленту похожа Койсу.

И зяби чернеют в долине,
Хоть снег не сошел еще с гор.
Летит самолет. И в кабине
Два горца затеяли спор.

Но в небе словесную схватку
Закончить они не смогли:
Пошел самолет на посадку,
Коснулись колеса земли.

«Девчонки, идем». — «А не рано?»
«Нет, если идти, то пора».
Назначено дело Османа
Сегодня на десять утра.

Порядочно в зале народа.
Студенты. Ишь, сколько их тут!
Вот кто-то у самого входа
Отрывисто крикнул: «Ведут!»

Заложены за спину руки.
И слева и справа конвой.
Осман, озираясь в испуге,
С поникшей вошел головой.

Введен за свое преступленье
Держать он ответ в этот зал.
И, стоя, ему обвиненье
Народный судья зачитал.

Подружке Ажай прошептала,
К ее наклонившись кудрям:
«Судью как зовут, не слыхала?»
«Гусейнова это Марьям!»

Трудна у защиты тропинка.
Всем ясно: Осман виноват.
Лежит на столе его финка,
А рядом коса Асият.

И ставит с расчетом прицельным
Вопросы Осману в упор,
За столиком сидя отдельным,
Крутой, как закон, прокурор.

Слов сказано будет немало,
И знаю одно наперед:
Из этого строгого зала
Осман под конвоем уйдет.

Согретый весеннею лаской,
Мир сбросил свой снежный наряд.
И, с белой расставшись повязкой,
Открыла глаза Асият.

Свет хлынул в спасенные очи.
И не огорчает пусть вас,
Что схожа с мальчишеской очень
Прическа у Аси сейчас.

Она и такая, поверьте,
Мила мне во веки веков.
А в небе, как в синем конверте,
Белеют листки облаков.

И, пахаря добрая птица,
На пашню торопится грач.
Прощай, расстаемся, больница!
Спасибо вам, доктор Булач!

В ресницах моей героини
Я вижу улыбку опять.
За это родной медицине
Я руки готов целовать.

Все улицы в солнечных вершах,
И радости Ася полна.
Под ручку Юсуп ее держит,
И под руку маму — она.

Еще Асият не окрепла,
Еще, как снежинка, бледна.
«Отец мой, я чуть не ослепла, —
Подумала горько она. —

Я верю, что там, на вершине,
Где тучку ласкает утес,
Откроет глаза тебе ныне
Удар, что Осман мне нанес».

Бегут ей навстречу подружки.
Ах, что за девчонки!
(В честь их
Студенты не раз еще кружки
Нальют в общежитьях мужских.)

Широкой дорожкой горсада
Идет Асият напрямик,
И с девушки грустного взгляда
Не сводит какой-то старик.