Борис Ручьев - Любава

Истоптав до победы обутки,
искурив до крупинки табак,
в поздний час, в аккурат через сутки
воротилась бригада в барак.
…Стены целы. Целехоньки окна.
Все как было. И клетка цела.
Даже кровля ничуть не промокла.
А Любаву — как буря смела.
Обездолилась клеть без Любавы,
оголились четыре угла —
ни домашней хозяйкиной справы,
ни уюта того, ни тепла.
А под голой казенной кроватью,
словно дар, возвращенный назад, —
сторублевое драное платье,
подвенечный базарный наряд.
Да под веником, с мусором вместе,
объявился, как червь по весне,
черный, потом изъеденный крестик
на разорванной девкой тесьме.
Ту тесьму, как змеюку без жала,
хоть была она очень мала,
вся бригада в руках подержала,
будто пробу на прочность дала:
— Крепко рвет твоя женка недаром,
не воротишь, страдай — не страдай…
Век такой! Молодым… да и старым
нету зверя страшнее стыда.

В этот — зримый глазами героев,
нареченный Решающим год,
выше нашего Магнитостроя
в мире не было горных высот.
Будто с поля великого боя,
не сводя настороженных глаз,
с первой самой пристрастной любовью
вся Россия глядела на нас.