Кайсын Кулиев - Раненый камень

И я услышал плеск Севана,
И Арарат передо мной
Возник за дымкою тумана
В снегу под желтою луной.

И запах трав был стар и горек,
И опьянял он, как вино.
Ты нежно пела: «Лорик, лорик…» —
И стыло в елочках окно.

Я видел тучи край лиловый,
Дороги мокрую спираль.
Я видел праздник вечно новый
И вечно старую печаль.

Засыпан снегом горский дворик,
А звезды трепетнее свеч.
И словно слышу: «Лорик, лорик».
И годы сбрасываю с плеч.

Рядом садимся мы возле огня,
И шепчет он:
— Помни о том:
Нелюди те, что убили меня,
Стреляли в тебя потом.

Задумчиво смотрит на гребни гор,
На пламя бросает взгляд…
Давние выстрелы до сих пор
В сердце моем звучат.

Праведной крови твоей вовек,
Гарсиа Лорка — мой брат,
Не смоют фашисты водою всех рек,
Гарсиа Лорка — мой брат!

Слышу твой голос, он нежен и чист,
И горечью дышит строка.
Летит надо мной апельсиновый лист.
Клубятся Испании облака.

Судимый мыслями повинными,
Не поднимая грешных глаз,
Я перед горными вершинами
Краснел и каялся не раз.

Веков седыми старожилами
Считаю я вершины гор,
И горько мне, когда вершинами
В мой адрес высказан укор.

Себя я праздником пожалую,
И снова в сердце пир горой,
Когда вершинам гор хоть малую
Доставлю радость я порой.

Вблизи вершин вольнее дышится,
Я это знаю не один.
И откровеннее нам пишется
Вблизи вершин, вблизи вершин.

И храбрость верх берет над робостью,
И сладко мне, когда строка
Литым мостком висит над пропастью
И вровень с нею облака.

И для меня, не одинокого.
Сумели вы с далеких пор
Мерилом стать всего высокого,
Вершины гор, вершины гор!

Вы, подарив мне ястребиную,
Заоблачную высоту,
Вдохнули в грудь неистребимую
О восхождении мечту.

Я вас люблю, мои суровые.
За похвалу и приговор,
Наставники седоголовые,
Вершины гор, вершины гор!

В нем горец и пахал и сеял,
Шел на врага, плясал и пел,
И вот бешмет висит в музее,
И пот на нем окаменел.

А я стою, гляжу с любовью
И вижу старые следы
Давным-давно пролитой крови,
Я слышу запах этой крови
И запах первой борозды.

За все мои грехи и заблужденья,
Земля моя, не знал я до сих пор
Страшнее кары, чем твое презренье,
Страшнее, чем безмолвный твой укор.

Что может быть суровей и печальней,
Чем приговор земли, где жизнь прожил,
Где, словно совесть горцев, снег кристальный
И чисты камни дорогих могил.

Пол гудит в просторной сакле.
Стук подошв, свирели звон,—
Все мелькает, словно сабли,
Вырванные из ножон.

Танец гор, хмельной и сладкий.
Как, в какой далекий год
Выдумал тебя не падкий
На веселье мой народ?

Может, он, забравшись в выси,
В блеске радостного дня
Этот ритм из сердца высек.
Словно искру из кремня.

Или высек в день ненастный,
Чтобы рук не опустить,
Чтобы мир свой, мир несчастный,
На мгновенье озарить.
…Зрители устали хлопать,
А танцующий джигит
Вновь взлетает, словно пропасть
Он вот-вот перелетит.

Но, на миг прервав круженье,
Замер он и сделал вдруг
Чуть заметное движенье,
Приглашающее в круг.

Слушаясь беспрекословно.
Вышла девушка — и в пляс.
Распростерла руки, словно
В облака взлетит сейчас.

Пол гудит в просторной сакле,
Стук подошв, свирели звон,—
Все мелькает, словно сабли,
Вырванные из ножон.

Горец, кинжал не носил я бесценный,
Сабли старинной не брал я в бои.
Но не судите меня за измену.
Предки мои,
Предки мои!

Я не пою, а пишу на бумаге,
Мерю пальто городского сукна,
Но без терпенья, без вашей отваги
Грош мне цена,
Грош мне цена!

Я на своих опираюсь предтечей.
Так, зажимая рану свою,
Вы опирались друг другу на плечи
В смертном бою,
В смертном бою.
Я удивляюсь величью и силе
Песен, звучавших в минувшие дни.
Предок мой, прадед мой, нас породили
Горы одни,
Горы одни.

Вспыхнет весенняя молния где-то,
Сплю я, и кажется мне иногда:
Вместе мы скачем, и с наших бешметов
Льется вода,
Льется вода.

Видел я много не виданных вами
Стран и народов, неведомых вам,
Но, возвратись, припадал я губами
К отчим камням,
К отчим камням!

Горец, кинжал не носил я бесценный,
Сабли старинной не брал я в бои.
Но не судите меня за измену.
Предки мои.
Предки мои!

Прометей, прикованный к скале,
Как сама скала, велик и вечен.
До сих пор кружит орел во мгле
И клюет кровавым клювом печень.

Сила Прометея до сих пор
Царствует — она сильнее смерти,
Снежные громады катит с гор.
Мечет молнии и вихри вертит.

Родина, в ущельях снеговых
На вершинах этих первозданных
Сколько за века прошло твоих
Горцев — Прометеев безымянных.

Всем дарил им ты, седой Кавказ,
Мужество сердец и зоркость глаза,
Говорил им:
— Будьте в трудный час
Прометеями, сыны Кавказа!

Ты — мечта людская, что на крыльях
Высоко под небо вознеслась.
Горцы бога своего молили,
В сторону твою оборотясь.

Видели вдали тебя герои,
Погибая в праведном бою,
Прорубали горцы, сакли строя,
Дверь и окна в сторону твою.

Глядя вдаль, на вечный снег без края,
Зная, что никто им не владеет,
Бедный горец, бедность забывая,
Сам себе казался богатеем.

И порою нам в чужих селеньях
По ночам твои вершины снились,
И тогда — пусть только на мгновенье —
Наши беды легче становились.

И, ей-богу, если б я родился
Не в сегодняшнем, а в прошлом веке,
Я, паломник, шел бы и молился
Лишь тебе, не думая о Мекке.

Те, кто пролил кровь, чиня насилье,
У подножья твоего когда-то.
Да и те, чью кровь они пролили,—
Все ушли давно и без возврата.

Словно совесть моего народа,
Ты стоишь, Эльбрус, велик и вечен.
Как поэзия и как природа.
Ты стоял до нашего прихода,
Нашего ухода не заметишь.