Кайсын Кулиев - Раненый камень

Когда глядите сквозь листву ольхи
Вы, лежа на спине у самой речки,
То кажется, что небо постирали
И, подсинив, повесили сушить.

Но если вы прищуритесь, то сразу
Оно и синим станет и зеленым,
Как мальчика счастливого глаза,
Которому в реке по пояс солнце.

Я сквозь листву ольхи гляжу на небо.
Зеленое оно и голубое.
Мне хорошо от мысли, что таким
Его увидят и мои потомки.

Качаешь ты грустно гнездо позабытое,
Бьет тебя ветер, как будто клюкой.
Дерево, дерево, снегом покрытое,
Как ты стоишь в крутоверти такой?

Как выживаешь ты в пору студеную?
Все от колючего снега бело. —
Мысленно буйную шапку зеленую
Я надеваю, когда тяжело!

Гремит Чегемский водопад…
Спешит дорогой горной
Скакун, как двести лет назад,
И всадник в бурке черной.

Уходят времена коней,
И спорить невозможно —
Быстрей машина и прочней
И более надежна.

Не думайте, что я чудак,
Что я всего хулитель.
Автомобилям я не враг,
Я сам автолюбитель.

Но всаднику гляжу я вслед,
И в этот миг, быть может,
Сын горца, сам на двести лет
Я становлюсь моложе.

Спешит джигит. Себя всего
Он отдает дороге.
Как прежде, он и конь его
Здесь и цари и боги.

Летит огонь из-под копыт.
Летят ветра навстречу,
Как белый снег, башлык горит,
Закинутый за плечи.

Умеет выбрать истинный стрелок
Мгновение, чтобы спустить курок,
И золотом зовется не молчание,
А мудрость слова, сказанного в срок.

Нередко, кто от истины далек,
Выхватывает лезвие не в срок,
А слово мудреца — всегда до времени
В холодных ножнах дремлющий клинок.

Пора, несклонные к добру,
Вам у деревьев брать уроки.
Они в полдневную жару
Нам дарят тень на солнцепеке.

Сочны их добрые плоды,
Чьей зрелости известны сроки.
Давно пора, как ни горды,
Вам у деревьев брать уроки.

Садимся к доброму костру,
И вновь тепло нам лижет щеки.
Пора, несклонные к добру,
Вам у деревьев брать уроки.

Куда, мой друг, ни бросишь взгляд,
И в океане и на суше,
У равнодушных, говорят,
Из камня вытесаны души.

Неправда! Я кремень беру,
На свет родиться искра рада.
О вы, несклонные к добру,
Вам у камней учиться надо!

Дороге в грудь спокон веков
Стучали осликов копытца.
Сегодня снег над ней клубится
И слышен грузный шаг быков.

Красна калина на снегу,
И я, в плену былой тревоги,
Забыть след волчий на дороге
И пятна крови не могу.

С утра на улице морозит,
И хоть девчонке нелегко,
Девчонка молоко разносит,
И пахнет лугом молоко.

Ей открываю двери вновь я,
От всей души благодарю.
И слышу: — Пейте на здоровье
И вижу на щеках зарю.

Снежок похрустывает тонко,
Привычно город льнет к горам,
Где трудится с утра девчонка
И учится по вечерам.

В житейской радости и грусти
Она чиста, как мало кто,
И уж такая не допустит,
Чтоб лили воду в молоко.

Я перед ней бываю грешен,
Журчит в стихах моих когда
Для яблонь больше и черешен
Необходимая вода.

Нет меж напитков равноправья,
Но, поднимая высоко
Стакан граненый, я во здравье
Пью вспененное молоко.

Я мог бы сражаться в Мадриде
И пасть за Гренаду в бою.
И солнце, пылая в зените,
Смотрело б на рану мою.

Я мог бы сражаться в Мадриде
И грудью на камни упасть,
Чтоб только над Кордовой видеть
Свободного знамени власть.

Я мог бы сражаться, я б встретил
В Мадриде последний рассвет:
Лик мужества ясен и светел.
Чужбины для подвига нет.

Я отдал бы все без отказа,
Там жизнь бы свою завершил —
И благословенье Кавказа
Дошло б ко мне с древних вершин.

Я мог бы в Мадриде сражаться:
Везде, негасимый, горит
Свет мужества, волн и братства.
Я мог бы стоять за Мадрид.

Кто может выгоде в угоду
Кричать о том, что ворон — бел,
Тот не поэт и не был сроду
Поэтом, как бы он ни пел.

И тот, кто говорит без риска,
Что плох хороший человек.
Пусть даже не подходит близко
К святой поэзии вовек.

За правду голову сложить
Дано не каждому, но все же
Героем может он не быть,
Но быть лжецом поэт не может.

Ремесло особой метою
Метит мастеров своих.
Вы не смейтесь над поэтами,
Над отчаянностью их.

Тропы тонкие, как лезвия,
Нелегко идти скользя,
Глубока река Поэзия,
Брода в ней найти нельзя.

Горный тур, не зная робости,
Через камни и снега
Не боится прыгать в пропасти,
Выставив вперед рога.

И с поэтами случается,
Что — не ради громких слов —
В пропасти они бросаются,
Не щадя своих голов.

В день былой своей печали внемля,
Горец в песне горе изливал,
Воспевал свою родную землю,
Где травинок менее, чем скал.

Все смело потоком лет обильным,
Но слова, что жгли певца огнем,
Пережили памятник могильный,
Что разрушен ветром и дождем.

Эта песня и теперь близка мне.
Боль ашуга на родной земле
Вижу в раненном снарядом камне,
В расщепленном молнией стволе.

В стоне тех, кого утешить нечем,
В смерти трав, когда их лед скует,
В безысходном крике человечьем
Птицы, что от стаи отстает.

Боль певца едва ль не с прежней силой
До сих пор в горах вершит свои путь,
Реет над забытою могилой
И мою переполняет грудь.

Кто б ты ни был, будь готов в дорогу,
Мысли о бессмертье — это блажь.
Я не о бессмертии, ей-богу,
Думаю, берясь за карандаш.

Как умение строгать тесину,
Мысль стара, и даже дураку
Ясно: все мы превратимся в глину,
Что б ни написали на веку.

Я работал не бессмертья ради,
Я писал, бывало, день-деньской,
На траву лугов, на небо глядя,
Удивляясь доброте людской.