Вера Павлова - Стихотворения

Псевдоним
Уже при знакомстве
люди распадаются
на две категории.
Одни ухмыляются:
Четвертый сон
Веры Павловой!
Другие спрашивают:
Вера Павлова —
это псевдоним?

Первый сон
Наводнение.
Дневники подмочены.
Сама боюсь посмотреть,
прошу Мишу.
Он разлепляет листок за листком.
На каждом — алфавит прописными,
как на последней странице Букваря.

Олег Ермаков, 1 "В"
Там плачет
потерянный ребенок —
мое детство.
Там плачет
растерянная дева —
моя юность.
Там плачет
истерзанная дура —
моя молодость.
Они плачут,
они думают,
что я их забыла.
Они не знают,
что меня просто-напросто
к ним не пускают,
что я без них,
что вместе с ними
я плачу
тут, в будущем.

Матвеич
Родина прадеда, деда, отца…
У реки, опустясь на колени,
живую воду пила с лица,
целовала свое отраженье.
Целую руку твою, река
в верховьях — Чагода, здесь — Чагодоща!..
Чиста, холодна, мускулиста рука.
Отец зовет меня: Верба, доча,
хочешь ухи? — И одну на двоих
ложку наскоро нам стругает,
и за то, что забыла их —
ложки — ласково так ругает…

Дима Корнилов,
мальчик, живущий в палатке
на другом берегу
Москва-реки
— Зачем тебе этот купальник?
У тебя же ничего нет!
Бабушка. Мама. Тетя.
Каждая по три раза —
достаточно, чтобы усвоить:
все — это грудь. Это груди.
И много пришлось сносить
лифчиков, чтобы открылось:
тогда у меня все было.
Только тогда. А теперь —
грудь со звездчатым шрамом
да страх за любимых. И только.

Миша Камовников или Олег Панфиленко?
Диспансеризация.
Девочкам раздеться до трусов.
Чтобы не стесняться, я
косу распустила по плечам.
Кожею гусиною
гадкие утята изошли.
С талией осиною
вдруг ко мне подходит медсестра.
Ежусь настороженно.
А она, погладив по щеке:
— Ты моя хорошая! —
с нежною улыбкой говорит.
— Хорошая девочка! —
волосы поправив на плече,
— хорошая девочка! —
ноготком коснувшись живота.
Препаршивая пора!
Переходный возраст перейти
помогла мне медсестра,
стройная, как фея из кино.

Камоша
В школьной раздевалке красная девица
потеряла сменку — хрустальный лапоть.
Память, твоя художественная самодеятельность
заставляет меня краснеть и плакать.
Память, ну что это за любительщина,
дилетантщина сентиментальная!
Из каких чемоданов вытащено
это грязное платье бальное
с мишурой новогодней, пришитою
наживую, а вышло — намертво?..
Похоже, память, не пережить того,
что в твоих чемоданах заперто…

Орфей
Куда ты, память, куда ты
прячешь любимых когда-то?
Куда ты, агнец-голубчик,
одетый в двойной тулупчик, —
через какую таможню?
Добрая память, можно
мне, подпоров подкладку,
право купить на оглядку?

Второй сон
Магазин.
Покупаю автомобиль и коньки.
Расплачиваюсь купюрами,
с одной стороны — обычными,
а на обороте, на белом —
мои стихи от руки.
Их принимают без тени сомнения.
Но кто поведет машину домой?
Появляется Матвеич.
Но он не умеет водить.
Мама.
Но она не умеет.
Я тоже не умею, но сажусь за руль:
доеду как-нибудь.
Еду, как на санках.
Благо, все время под горку.

Вадик
Что же я знала о любви,
когда любви еще не знала?
Что в сердце — да, но не в крови
(а кровь, тактичная, молчала),
что в сердце — не под животом
(подружки — скромные девчонки),
что вот он входит, а потом…
Но удален (обрезки пленки)
даже исходный поцелуй.
Он только входит — каждый вечер.
Как сладко быть ему сестрой
и засыпать ему навстречу!..

Поль
Первая строчка
падает с неба,
как птенец из гнезда.
Первая точка —
катышек хлеба,
кап — на ладонь — вода —
пей. Я буду
тебя выхаживать —
топ — спотыкаюсь — топ,
буду всюду
тебя оглаживать,
буду вылизывать, чтоб
по законам
аэродинамики
мой развивался певец,
чтоб с балкона
докучливой маменьки
он улетел
наконец.

Марат
Марат. Народник. Beatles на баяне.
Я теоретик. Я ему не пара.
Как говорится, слишком много знаю
о малом вводном с уменьшенной квинтой,
о вертикальном контрапункте Баха,
о Шенберге, о Веберне, о Берге.
Но ничего не знаю о Марате.
И о себе не знаю — а пора бы, —
шестнадцать лет. И вот мы на турбазе,
и вот мы в темной комнате с Маратом
одни. О Шенберг, Шенберг, что мне делать? —
Он расстегнул мне ворот олимпийки,
за плечи обнял, трогает ключицы,
но почему-то на меня не смотрит —
что делать, что? И Шенберг надоумил.
И я сказала: Тут немного дует.
Пойду, — сказала, — форточку закрою. —
И — опрометью — вон, к себе, вся — сердце.
И — Yesterday за стенкой на баяне.

Андрей
Мы с Андреем катались на лодке.
Мы с Андреем приплыли на остров.
Мы с Андреем лежали на травке.
Мы с Андреем смотрели на небо.
Вдруг — лицо его вместо неба,
вместо солнца — красные губы.
Он завис надо мной, как ястреб,
чтобы камнем упасть на жертву.
И упал бы, да я увернулась.
И скользнул вдоль румянца вприпрыжку
плоским камушком по-над водою
первый мой поцелуй. Самый первый.

Третий сон
Я снимаюсь в фантастическом боевике,
мою героиню зовут Клеопатра,
моего режиссера как-то односложно — Фосс?
Он сам гримирует меня перед съемкой,
красит помадой, но не только губы,
а и рот внутри, десны, небо,
одновременно целуя.
И я чувствую во рту
и помаду,
и его язык.

Илья
Ласково ластясь,
по счастью верный товарищ,
ластиком — ластик,
меня с простыни стираешь,
тоже стираясь,
крошась, истончаясь с краю.
Выгнала. Маюсь.
Тебя с простыни стираю.

Валера
Исполнил меня, как музыку,
и, голый, пошлепал в ванную.
Смотрю — из его кармана
высовываются мои трусики.
Ворье, собираешь коллекцию?
Вытащила, заменила
парадными, чтобы милому
запомниться великолепною…

Сергей, Артур, Николай, другой Сергей
Страсти плавленный сырок
между ног.
Но урок опять не в прок.
Как ты мог
не любя, меня любить,
как себя,
и собой со мною быть,
не любя?

Игорь, Юрий, Иван, другой Игорь
В бассейне,
во время сеанса
для инвалидов;
в поле, в стогу —
холодно, колко, банально;
в машине,
свернув на проселок,
да так в нем увязнув,
что нужен был трактор;
в подъездах, гостиницах,
телефонных будках, больницах;
на черной лестнице
старого театра,
делая вид, что не чувствую вони;
за пианино,
играя Баха,
почти не сбиваясь,
вздыхая на сильную долю;
поставив пластинку —
Моцарт, Реквием —
вибратором
кустарного производства;
на море, в море, у моря, над морем, в море;
на веранде детского садика
в новогоднюю ночь,
простужая придатки —
декорации помню.
Не помню, про что пьеса.
Не помню свою роль.
А казалась — коронной.