Анастасия Харитонова - Сочинения

Год живу, от боли каменея.
Какова цена моим слезам?
Маленькая правда плачущей Психеи
Не дойдет к осенним небесах.
Там сиянье, чудное свеченье,
Там дано всю скорбь земли забыть.
А у нас — ненужное терпенье,
Вечный страх, приговоренность жить.

Вновь бумага под рукой,
И пишу, синице вторя.
А когда придет покой?
— После горя, после горя.
Крова нет, свободы нет.
Только тусклый снег в отчизне.
А когда прольется свет?
— После жизни, после жизни.

В саду чудесном наши отраженья
Качала помраченная вода.
Но две души замедлили сближенье,
Покинули друг друга навсегда.
И мне достался страннический посох,
И роза предосенняя — ему.
И женщины внесли на водоносах
К беде любой чувствительную тьму.
Так что нам тяжко обретенный опыт,
Из сожалений выращенный страх,
Когда так памятен влюбленный шепот
На полпути к единству, в трех шагах.

Когда гадает ангел на цветке
И в душу лепестки бросает,
Проходят юноша и женщина в платке,
И те, кого мой взор не чувствует, не знает.
Мы разлучаемся на высоте такой,
Что лица растворяются в сиянье.
И если для живого есть покой,
Он — непокрытое любовью расстоянье.
Но я желаю нежности моей,
Как побирушке, людям примелькаться,
И получать попреки от людей,
И в каждую беду втираться.
Здесь ветхий дом, там разоренный сад,
А я за всякую слезу в ответе.
И нежность прибредет ко мне назад,
Уже усталая, как все на этом свете.
Когда же снова станет на цветке
Небесный гость гадать о наших тайнах,
Среди людей, идущих вдалеке,
Не будет для меня ни лишних, ни случайных.

На дне пруда уснул прекрасный сад —
В цветенье нежен, в умиранье честен.
И ласточки послушные летят
Вдаль, в тишину, за грань стихов и песен,
И держат легкие тростинки на весу,
Переплавляя в золото слезу.
А мы идем, и места нет на свете,
Куда бы мы в мечтах своих не шли.
В пыли играют маленькие дети
И различают ласточек в дали.
И колыбель то плачет, то поет,
И женщина усталая прядет.
А я живу, самой себя не видя,
Но видя то, чего не может быть,
И верно чувствуя, чего в обиде
Благой господь не даст мне преступить.
И в небо запрокинутая синь
Мощней, чем время, горше, чем полынь.

Я ночью в небо подняла глаза
И сразу поняла, как от земли устала.
Играли звезды, и луна блистала
Так, будто бы на ней маслина расцветала
И нищий городок построила слеза.
Прости меня, евангельское слово,
За всю неверность тайную прости.
Что ценно, кроме невода худого,
Молитвы тихой, пота пролитого
И праха освященного в горсти?
Мы ничего в самих себе не знаем.
Нам снится некий бесконечный сон.
И тот, кто нами ныне изгоняем,
Пленяет нас своим прозрачным раем,
И вместо хлеба камень просит он.

На древние камни ложится снег.
Розы в стекле свой ожидают черед.
Живи хоть полвека, хоть весь человечий век,
Никто к тебе нежно так не прильнет,
Как это дрожание, эта блажь,
Природа, объятая зимним сном.
И вряд ли нужен нам город наш,
Когда в нем сожжен наш дом.

Колыханье сине-зеленых вод
И гранита звонкий разлет.
Здесь Тредьяковский выслушивал трость
И копил стиховую злость.
Здесь, недоверчива и темна,
Пробивает душа одна.
Я хочу ей крикнуть: "Навек с тобой!.."
Но мой крик поглощен Москвой.
И все связи с прошедшим, с грядущим рву,
Ибо чувствую: не доживу.
На миру ль, вне мира ли помирать —
Не приходится выбирать.

Потеряла муха нежную сандалью.
Что-то в прошлое скатилось.
А в моей душе, наполненной печалью,
Нечто чудное светилось.
Погляди — за окнами морока:
Флаги, фуги, нищие сонаты.
Ну побудь еще со мной немного.
Ну куда ты, бедная, куда ты…

В колодце плавает луна.
У дома вишня отцветает.
Откуда музыка слышна,
И отчего душа страдает?
Ей помнится пустынный путь
И чьё-то робкое прощанье…
Но целого воспоминанья
не оживить и не вернуть.

Над черною Москвой-рекой
Высокий снеговой покой.
И кажется, что сердце бьется
Для новой жизни, для тепла,
Которое я отдала,
Которое ко мне вернется.
И серебристым снежным блесткам,
Мешающимся с лунным воском
И тьмою ночи нет числа.
А из ладони, что вместила
И твердь, и землю, и светила,
Поток творящего тепла
Струится в душу. Тает мгла.

Я слышу цокот легких каблуков.
Июньский ливень освежил Москву.
И женщин в облаке дождевиков
Я вижу то ль во сне, то ль наяву.
В подъезды забегает детвора,
Подобно стае вымокших котят.
Так город умывается с утра,
И тротуары серебром блестят.
И продавщицы белоснежных роз
Их под клеенку прячут поскорей.
Я полюбила город летних гроз —
Орех волшебный в серой кожуре.

Ангел мой светлый, ты слышишь, тихо?
Звезды над головой.
Горечью ветра и сладостью жмыха
Пахнет ночлег наш земной.
И молоко говорит белизною
Нецелованных губ своих
С крутолобой, задумчивою луною
Среди звезд литых.
И я вспоминаю раннее детство,
Когда так сладки куски льда.
С вечностью тихой благое соседство
Зрячими делает нас всегда.

Какая мгла, какая нежность!
Полночный сад прохладен, пуст.
И кто сказал, что безнадежность —
Не лучшее из наших чувств?
Коснулась ледяной рукою,
Взглянула тихо на меня,
Промолвила: "Я успокою
Тебя, искавшую огня.
Да, пламень и горяч, и светел,
Но ты немолода уже,
И что останется? Лишь пепел
В твоей же собственной душе".

На черемухе повисла пена,
Закрывая ствол ее корявый.
Долетает музыка Шопена
С милою фальшивинкой картавой.
Зеркало, мой облик принимая,
Отразит его чуть-чуть иначе.
Все же хорошо в начале мая
Сочинять стихи и жить на даче.
Может быть, не так уж много смысла
В том, что с нами было или стало…
Но в окне черемуха повисла
И уже все этим оправдала.

Склоняясь над бумагой тленной,
Я слышу грозный гул Вселенной.
Вихрь мирозданья слышу я,
Как будто в одеянье строгом
Строитель-Бог идет по строкам
Священной Книги Бытия.