Редьярд Киплинг - Казарменные баллады и Семь морей (книги стихов)

«Все спокойно, какой там скандал?!»

Так проходят сквозь холод и пекло,

Сквозь разные западни,

Но таков их удел — встанут те, кто смел,

И гвардейцами станут они!

Я-то знаю, где заканал ты пойло,

Будь хитёр ты хоть как лиса;

Сослужу тебе службу,

если водишь ты дружбу

С рядовым Томасом А.!

Да, 'Проверка! — И где тут Проверка?' —

гляди, он храпит на ходу!

И шумит, и юлит, и жутко бузит, — закрой, часовой, глаза.

А потом — 'Проходи! все спокойно!' —

так делишки у нас и идут…

Мы поможем и — нам помогут, наших матушек всех из-за.

пер. Э Ермаков

Про мужество болтал,

Божился и ручался,

Но по утру сбежал,

А грех весь мне остался,

Моленья — что мне с них?

Тьфу, до чего же гадки

Ухмылки губ твоих!..

Как ты мне люб, мой сладкий!

Слишком чудно это, чтобы долго длиться

Сетуй ли, не сетуй, а пора проститься.

Та, что жизнь дала мне, та, что воспитала

(Пожалей нас, Дева!), раньше нас всё знала.

Что плакать? Всё прошло!

И карта наша крыта.

Ты, — тот, кто сделал зло,

Я — та, чья жизнь разбита.

Еще дурех найдешь —

Вот тут же, на посадке. —

Ты сердцем здесь? Все ложь!..

Как ты мне люб, мой сладкий!

Кто же мил насильно?

Бросит — так уж бросит.

И свои посулы в багаже уносит.

Думами о мести не унять кручины.

(Пожалей нас, Дева!), Ведь они — мужчины.

Пер А. Шарапова

Чертовски синий и красивый.

Лежит Индийский океан;

Он под винтом кипит бурливо,

А дальше — гладкий, как лиман.

Закат — как зарево пожара,

И против гаснущих лучей

На мачте силуэт ласкара

И слышится: "Хем декти дей!"

Мир так хорош и так широк:

Гляжу — и все не наглядеться!

Он, может статься, и жесток —

Но от него куда мне деться?

Бренчит рояль внизу в каюте,

На шканцах юнги дуют в скат,

И офицерики на юте

До ночи с бабами галдят.

Я жизнь свою припоминаю

И, хоть на шумном корабле —

Но про себя воображаю.

Что я один на всей земле.

Немало я бродил по свету:

В походах был и на войне…

Порой я думаю: все это

Не померещилось ли мне?

И повидал чудес, ей-богу,

И попадал я в переплет.

Теперь конец… А может, много

Еще меня напастей ждет?

Любил я книжки да журналы,

А вот уставов не читал,

За то от моего капрала

Нарядов прорву получал.

Хоть и бывал в дурацком виде,

Но на капрала злобы нет;

А на губе в портянках сидя,

Я думал, как устроен свет.

Вон под закатными лучами

Вдали горбатый Аден встал

Как печь в казарме, где годами

Никто огня не разжигал.

Мне эти берега знакомы,

Я тут проплыл шесть лет назад

И вновь плыву — теперь уж к дому,

В запас уволенный солдат.

"Я буду ждать", — сказала Лалли,

К груди меня прижала мать…

Они мне писем не писали:

Чай, обе померли — как знать?

Что ж, я видал, как люди мерли —

В казарме, в лагере, в бою…

О черт, першит чего-то в горле!

Чем думать, лучше уж спою:

Мир так хорош и так широк:

Гляжу — и все не наглядеться!

Он, может статься, и жесток —

Но от него куда мне деться?

Пер. Г. Бен

Когда на последней картине земной

выцветет кисти след,

Засохнут все тюбики и помрёт

последний искусствовед,

Мы отдохнём десяток веков, и вот в назначенный час,

Предвечный Мастер всех Мастеров

за работу усадит нас.

Тогда будет каждый, кто мастером был,

на стуле сидеть золотом

И по холстине в десяток миль

писать кометным хвостом.

И не чьи-то писать портреты —

Магдалину, Павла, Петра,

И не знать, что значит усталость,

век за веком, с утра до утра.

И только Мастер похвалит нас,

и упрекнёт только он,

И никого тогда не прельстит ни денег,

ни славы звон,

Только радость работы на Новой Звезде:

дано будет каждому там

Во имя Творца сотворить свой мир

таким, как видит он сам

пер. В. Бетаки

Изменилась ли Европа

Со времён питекантропа?

Некий предок, тот, чей лук был подлинней,

Даже с мамонтом сражался:

Носом к носу с ним встречался,

И, как мы, плевать хотел на всех людей:

Лодку лучшую оттяпал,

Бабу лучшую захапал,

И чужой добычи кучу отхватил,

Кем-то вырезанный идол

За свою работу выдал,

И улёгся в самой классной из могил.

А пройдоха, что когда-то

Стал папашей плагиата,

Заслужил хвалу и честь от короля!

Фавориты и воры

Правят нами с той поры,

Как себя считала девушкой земля.

В чём, скажите без обиды,

Тайна некой пирамиды?

Да, один подрядчик был других шустрей,

Он сумел спереть казённых

Пару-тройку миллионов,

И в Египте стал богаче всех людей.

А Иосиф? Продвиженье

До Начальника Снабженья

И ему не вредно было, ей же ей!

Извините, эта песня

Не новей, не интересней

Тех, что самый дальний предок распевал,

Таковы уж человеки:

Ныне, присно и вовеки

Воровство на этом свете правит бал!

пер. В. Бетаки

Оставив юную жену хозяйничать по дому,

Уехал Джонс на горный пост к афганскому кордону

Там гелиограф был, и Джонс жене растолковал

Сигнальный шифр, чтоб ей с горы слать нежные слова.

Любовь ему вручила ум, ей красоту — Природа,

И гелиограф их связал в честь Феба и Эрота.

Джонс наставленья слал жене, когда вставал рассвет,

И на закате тоже слал супружеский привет.

Он ей твердил: страшись юнцов, внушающих соблазны,

И льстивых, лживых стариков с отеческою лаской.

Но подозрительнее всех для Джонса, говорят,

Был генерал-полковник Бенгс, заслуженный солдат.

Ущельем как-то ехал Бенгс, с ним штаб и адъютанты.

Вдруг видят: гелиограф с гор сигналит беспрестанно.

Они подумали: мятеж! туземцы жгут посты!

Остановились — и прочли шифровку с высоты:

"Тире, и точка, и тире, тире, тире, и точка…"

О черт! Давно ли генерал стал нежным ангелочком?

"Мой птенчик… Козочка моя… Мой свет… Моя звезда…" —

О дух милорда Уолсли! Кто сумел попасть туда? —

И штаб, как вкопанный застыл, и адъютант опешил;

Все стали, сдерживая смех, записывать депешу.

А Джонс как раз на этот раз писал жене своей

"Не знайся с Бенгсом, он ведь здесь распутней всех, ей-ей!"

И, гелиографом с горы безжалостно сигналя,

Из жизни Бенгса сообщал интимные детали;

Тире и точками жене он мудрый слал наказ…

Но, хоть Любовь порой слепа, у мира — много глаз.

И штаб, как вкопанный, застыл и адъютант опешил,