Владимир Маяковский - Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

Комната —
      это,
         конечно,
            не роща.
В ней
   ни пикников не устраивать,
               ни сражений.
Но все ж
      не по мне —
         проклятая жилплощадь:
при моей,
        при комплекции —
            проживи на сажѐни!
Старики,
      старухи,
           дама с моською,
дети
   без счета —
         вот население.
Не квартира,
      а эскимосское
или киргизское
         копченое селение.
Ребенок —
      это вам не щенок.
Весь день —
      в работе упорной.
То он тебя
         мячиком
         сбивает с ног,
то
    на крючок
      запирает в уборной.
Меж скарбом —
          тропинки,
            крымских окольней.
От шума
      взбесятся
         и самые кроткие.
Весь день —
      звонки,
            как на колокольне.
Гуртом,
   в одиночку,
         протяжные,
               короткие…
И за это
   гнездо —
         между клеток
               и солений,
где негде
       даже
      приткнуть губу,
носишься
        весь день,
         отмахиваясь
            от выселений
мандатом союзным,
         бумажкой КУБу * .
Вернешься
          ночью,
         вымотан в городе.
Морда — в пене, —
         смыть бы ее.
В темноте
         в умывальной
               лупит по морде
кем-то
   талантливо
         развешенное белье.
Бр-р-р-р!
Мутит
   чад кухонный.
         Встаю на корточки.
Тянусь
   с подоконника
         мордой к форточке.
Вижу,
   в небесах —
         возня аэропланова.
Приникаю
         к стеклам,
         в раму вбит.
Вот кто
   должен
      переделать наново
наш
       сардиночный
         унылый быт!

Год какой-то
      нолями разну̀лится.
Отгремят
       последние
         битвы-грома.
В Москве
       не будет
         ни переулка,
               ни улицы —
одни аэродромы
           да дома.
Темны,
   неясны
      грядущие дни нам.
Но —
   для шутки
изображу
       грядущего гражданина,
проводящего
      одни сутки.

Восемь.
   Кричит
         радиобудильник вежливый:
«Товарищ —
      вставайте,
             не спите ежели вы!
Завод —
       зовет.
Пока
   будильнику
         приказов нет?
До свидания!
      Привет!»
Спросонок,
      но весь —
         в деловой прыти,
гражданин
          включил
         электросамобритель.
Минута —
          причесан,
         щеки —
            даже
гражданки Милосской
            Венеры глаже.
Воткнул штепсель,
         открыл губы:
электрощетка —
           юрк! —
            и выблестила зубы.
Прислуг — никаких!
         Кнопкой званная,
сама
        под ним
      расплескалась ванная.
Намылила
         вначале —
и пошла:
      скребет и мочалит.
Позвонил —
      гражданину
            под нос
сам
      подносится
      чайный поднос.
Одевается —
      ни пиджаков,
            ни брюк;
рубаха
   номерами
           не жмет узка.
Сразу
   облекается
           от пяток до рук
шелком
   гениально скроенного куска.
В туфли —
      пару ног…
В окно —
         звонок.
Прямо
   к постели
          из небесных лон
впархивает
      крылатый почтальон.
Ни — приказ выселиться,
         ни — с налогом повестка.
Письмо от любимой
         и дружеских несколько.
Вбегает сын,
      здоровяк —
            карапуз.
— До свидания,
          улетаю в вуз.
— А где Ваня?
— Он
   в саду
      порхает с няней.

Сквозь комнату — лифт.
            Присел —
                     и вышел
на гладь
      расцветоченной крыши.
К месту
   работы
      курс держа,
к самому
      карнизу
         подлетает дирижабль.
По задумчивости
         (не желая надуть)
гражданин
          попробовал
            сесть на лету.
Сделав
   самые вежливые лица,
гражданина
      остановила
            авиомилиция.
Ни протоколов,
         ни штрафа бряцания…
Только —
        вежливенькое
         порицание.
Высунувшись
      из гондолы,
            на разные тона
покрикивает
      знакомым летунам:
— Товарищ,
      куда спешите?
            Бросьте!
Залетайте
        как-нибудь
         с женою
               в гости!
Если свободны —
         часа на пол
запархивайте
      на авиобол!
— Ладно!
        А вы
      хотите пересесть?
Садитесь,
        местечко в гондоле есть! —
Пересел…
         Пятнадцать минут.
               И вот —
гражданин
          прибывает
         на место работ.

Завод.
   Главвоздух.
              Делают вообще они
воздух
   прессованный
         для междупланетных сообщений.
Кубик
   на кабинку — в любую ширь,
и сутки
   сосновым духом дыши.
Так —
   в век оный
из «Магги»
      делали бульоны.
Так же
   вырабатываются
            из облаков
искусственная сметана
            и молоко.
Скоро
   забудут
      о коровьем имени.
Разве
   столько
      выдоишь
            из коровьего вымени!
Фабрика.
       Корпусом сорокаярусным.
Слезли.
   Сорок —
            в рвении яростном.
Чисто-чисто.
      Ни копотей,
            ни сажи.
Лифт
   развез
      по одному на этаж.
Ни гуда,
   ни люда!
Одна клавиатура —
         вроде «Ундервуда» * .
Хорошо работать!
             Легко — и так,
а тут еще
       по радио —
         музыка в такт.
Бей буквами,
      надо которыми,
а все
   остальное
           доделается моторами.
Четыре часа.
      Промелькнули мельком.
И каждый —
      с воздухом,
            со сметаной,
                  с молоком.
Не скукситесь,
      как сонные совы.
Рабочий день —
           четырехчасовый.
Бодро, как белка…
      Еще бодрей.
Под душ!
   И кончено —
         обедать рей!