Василий Бетаки - За полвека

Мы ещё погуляем

Над Ольгинскими Прудами!

Gambais, 1988 г.

102.

На чёрной площади в Брюсселе

Стоят гильдейские дома.

Геральдика сошла с ума

На чёрной площади в Брюсселе.

Сквозь окна — отблеск на панели,

В кафе всегда горит камин,

Смывают чёрным пивом сплин

На чёрной площади в Брюсселе.

Кивает молча, еле-еле,

Гарсона лысая глава,

Как будто высохли слова

На чёрной площади в Брюсселе.

О чём — такая тишина?

Народов — два, страна — одна.

Не разобрались и доселе,

На чёрной площади в Брюсселе

Идёт глагольная война.

Нет, вовсе не лингвист сухой

(Слова и люди озверели!)

Трясёт словесною трухой

Над позолотою глухой

На чёрной площади в Брюсселе.

Но ведь народов — только два!

А если б двести — что б случилось?

(Судьбы российская немилость

Взорвёт и числа, и слова!)

А тут всё тихо, всё — едва…

Булыжники офонарели,

От пива кругом голова,

На чёрной площади в Брюсселе

Белы в витринах кружева.

1985 г.

103–106.

ВЕНЕЦИЯ

1.

Ну вот мы и дома —

В Венеции нашей сырой,

От римского солнца

Ныряем в душевный покой.

Не там,

Где оркестры,

Да фрески в толпе голубей,

А в тёмных

И тесных

Проулках, где ветер грубей.

У Рыбного

Рынка,

Где серый гранит в чешуях,

Мелькнёт серебринка

В ленивых волнах — не волнах…

У столбиков

Пёстрых,

Где зыбью — то вверх, то вниз —

Гондолы,

Как сёстры,

Посплетничать собрались.

2.

Там, где гулки узкие кварталы,

Там, где даже в полдень — полутьма,

И над переулками каналов

Охрою бордовою дома,

Где открыты лавочки пустые,

И коты блестят от тишины,

Только из ближайшей пиццерии

Голоса людей ещё слышны —

В этой тесноте, сырой и тленной,

Ночью — словно жабрами дышал…

Нужно было тут же, непременно,

Выйти, выйти на Большой Канал,

Где тяжёлых волн бескрылый танец

Беспокоит утренний туман,

И единственный венецианец —

В чёрной треуголке Шагинян.

Чёрные гондолы, выгнув спины,

Пляшут на волнах не бывших рек,

Окна — отражения дельфинов,

Тех, что тут не плавали вовек!

Крытый мост Риальто — узкий терем —

Напружинил тяжкую дугу,

В ней остаток облачка потерян

И рассветом сыплет на бегу.

Рваного тумана укоризна

Не смутит промозглую судьбу…

Только брызги, северные брызги

Долетают к львиному столбу.

3.

Узорный византийский храм

Над католической лагуной…

Выпрыгивают ночью лунной

Витражи из свинцовых рам.

А рядом, окон лишена, -

Для штукатурки нет парада! -

Дворца тяжёлая стена

Вот-вот расплющит колоннаду!

Венеция! За что вот так

Хватаешь сыростью осенней?

В безлистом буром облысенье

С окошек облупился лак…

Жестянки ставенок буланых,

Пятиэтажье рыжих стен,

И не видать зевак совсем;

Ступеньки мостиков карманных…

И ветер, из-под них трубя,

Вдруг объяснит, что строчек хаос

Не выстроить в стихи никак,

Пока, бездомней всех собак,

Вконец иззябнув, не раскаюсь,

Что здесь бродил я без тебя.

4.

Продаются лукавые маски.

А листвы в этом городе мало.

Сыплет ветер аккорды неясной

Мандолины с Большого Канала.

Лёгкий вечер. Тонкие струны.

Холодней дыханье асфальта.

Крики чаек слышны от лагуны.

Толчея на базарном Риальто.

Расшумелись в каменной раме

Волны, взбитые катерами.

Не хочу их пенного гула —

Наугад сверну в переулок,

В ту стеснённую стенами высь,

Где двум лодочкам не разойтись.

В тёмных лавочках прячутся сказки,

Только этих сказок концы —

В воду…

И никакой огласки…

Продаются лукавые маски,

И лукаво молчат продавцы.

107.

ЕВРОПЕЙСКИЕ СОНЕТЫ

(четвёртый венок)

Виктору Некрасову

1.

Европа — остров. Тесно городам

В дикарском окруженье океанов,

В истерике рок-н-рольных барабанов

И пестроте взбесившихся реклам,

Им всё равно, неоновым огням,

Скользить по стёклам, стали и бетонам,

Или спускаться по дубовым кронам

И по крутым готическим камням.

Хоть дуврских скал белесая стена

И критская прозрачная волна

По счастью чужды яркости Востока,

Но слышатся зурна или там-там,

Но движутся пустыни к воротам,

Отмеченным кривой печатью Рока!

2.

Отмеченным кривой печатью Рока,

Ты в памяти остался, Вавилон —

Жестокий, древний, азиатский сон —

Европе от него немного прока:

Рим, а не ты был у её истока,

И до сих пор латинской бронзы звон

Живёт, колоколами повторён,

И готикою вознесён высоко.

Тут не был ни Чингиз, ни Тамерлан,

И только полумесяцем Осман

Взмахнул, и флейты взвизгнули жестоко,

И янычары хлынули толпой,

Но мир поверил в добрый жребий твой,

Имперской Вены темное барокко.

3.

Имперской Вены тёмное барокко,

Крутые кровли царственных громад,

В узорных вёрстах золотых оград

И пятнах затуманившихся окон.

Столица полумира! Одиноко

В игрушечной, остаточной стране

Чуть не в границу упираясь боком,

Торчишь, сама с собой наедине.

Ты так знакома мне (да ведь по сути,

Всех брошенных столиц подобны судьбы)

И всё-таки стократ роднее нам

Нормандский ветр, неверный и упругий,

Кленовый мусор на каналах Брюгге

И акварельно-тихий Амстердам.

4.

И акварельно-тихий Амстердам

Как прежде дёгтем пахнет и канатом.

О, корабельный вкус солоноватый,

К кирпичным прилепившийся домам,

Где ивы, наклоняясь к берегам,

Краснеют всей листвой белесоватой,

Когда цепей скрипучею сонатой

Звучит закат, гуляя по мостам,

И молкнет шелест вёсел; и старинны,

Как сцены открываются витрины,

Дав место архаическим блядям,

И дремлют фонари над каждой Летой…

Да, — выглядит совсем иной планетой

Базарный Рим, пустивший толпы в храм!

5.

Базарный Рим, пустивший толпы в храм —

Извечная столица ротозеев,

Святынь, котов, лавчонок, колизеев…

(Скучает хлыст Христов по торгашам!)

И если в ночь по гулким площадям

Пройтись от конской задницы зелёной

И до волшебной, факельной Навоны,

Где пиццы и гравюры пополам —

Так важничает каждое окно,

Квиритской неприступности полно,

А Форум — как сенаторская склока…

Но мостик перейди — и ты спасён:

Трастевере! Гитар бездумный звон,

Бульварная, парижская, морока…

6 —

Бульварная парижская морока

Смешала всё: чиновников и фей,

Такси, арабов, зеркала кафе,

В одно лицо — клошара и Видока.

Иное дело — улочки в Маре:

Дворцы — принцессами в ослиной коже.

И остров Сен-Луи в густой заре,

Где жил Бодлер, и я столетьем позже.