Василий Бетаки - За полвека

А блики на аркадах Амбуаза

Развеселят пустынный Эльсинор…

Всё потому, что время — это дом,

Где "завтра" и "вчера" живут не ссорясь,

Где даже ненаписанную повесть

Прочтёшь уже с началом и с концом,

Что снежный вечер был в начале дня,

Что стоит только оттолкнуться резче,

Как тут же самому себе навстречу

Направит та же самая лыжня.

116.

ОСЕНЬ В НОВОЙ АНГЛИИ

Эдуарду Штейну

Ты добра не ищи в тишине

За излучиной чёрной реки,

В неосвоенной, странной стране,

Где дрожат города-островки.

Пусть прибой громче боя часов,

Тише смертного мстящий туман

За индейскую душу лесов,

Как за бредберевских марсиан.

Говорил ясновидец Эдгар,

Генри Торо — забытый пророк —

Как всесилен зелёный пожар,

Как непрочен дощатый мирок,

Как бесспорна невнятная власть

Мрачным эхом играющих сов,

Как душа не боится лесов

Только если в лесах родилась…

И поныне туманом грозят

За погибель индейской души

Делавара болотистый ад

И Коннектикут серых вершин,

А в рассвет, до предела сгущён,

Тот туман обернется дождём,

Превратив облетающий клён

В медный призрак с орлиным пером…

117.

Рейн в зелёном ущелье

Плещет о чёрный камень,

Дымится закат в расщелинах

Над белыми городками.

Прямо перед глазами

На виноградные склоны

Лезут зубчатые замки,

Рыжие, как драконы.

И солнечная корона

Приносит закатный праздник

В тот, на крови дракона

Выросший виноградник.

Пока в погребке на острове

"Драконью кровь" подают,

Над башенкой низкорослой

Куранты минутки куют…

Горы черней в соснах,

Воздух лиловый низко,

Русалки вечером поздно

Катаются на василисках,

А выше, молотом лунным

Карлик монетки чеканит,

И песни о Нибелунгах

Все у него за щеками.

118.

Натания, Израиль

В бесконечной семисвечной тоске

Бородатые пророки кричат,

Те же пять этажей, но на песке

Окна пялят на безлюдный причал.

Монотонные бетонные дома,

Стены серые, сводящие с ума.

А закат из разрезанной дыни

Истекает, и навстречу ему

Угасающее пламя пустыни

Переходит в лиловую тьму.

119.

Дощатый разлапистый катер,

Урча над вечерним заливом,

Недвижное время тратит

Болтливо и неторопливо.

И только если случайно

Заглохнет его мотор —

Царственное молчанье

Отяжелит простор.

И как мираж качаясь,

Воздух сгустив едва,

Там за косой песчаной

Забытые кем-то слова

Опять прорастут из молчанья,

Как из песка трава.

Повторяясь, их шорох невнятен

За давностью голосов —

Словно шуршит на закате

Стекло песочных часов…

А катер? Ну, хоть бы и катер,

Если готов…

120.

ПЕСЕНКА

Лене

Довези до Парижа

Этих рЮкушек пустяк:

Приглушённые прежде —

Возле уха шелестят,

И виденьем прозрачным

Вдруг проступят на стене

Две соломинки-мачты,

Заточённые в окне.

Довези до Парижа

Привкус моря на локтях —

Волны снова оближут,

В камни пеной колотя,

И в бутылке зелёной

Повернутся на столе

Виноградные склоны,

Заточённые в стекле.

Лигурийские скалы —

Привкус неба на душе.

Притворись, что искала

То, что найдено уже…

Вернацца — Париж

121.

Лене

Ты сегодня не увидишь ничего,

Кроме скучного и серого тумана,

Чуть солёного и сонного тумана —

И какое тебе дело до него?

Да пускай себе туманом душит лето

Всех витрин и всех проспектов дребедень,

Эти кружки с пивом солнечного цвета

Затуманены морозцем в душный день.

И пускай себе подмокшая листва

Жаркой сыростью шуршит над головами —

Говорю одними главными словами

(Если есть на свете главные слова!)

Вот старинные зеленые глаза.

Их платановые листья оттеняют…

Но счастливые стихов не сочиняют.

И пора бы мне замолкнуть, да нельзя.

Париж, 1993 г.

122.

1 9 4 4-й

Мне четырнадцать. Юг жжётся.

Пляж на той стороне Дона.

В пёстрых тряпках песок жёлтый,

И акации в небе тонут.

Снова переплывёшь в город,

Кое-как привязав "фРфан",

И полезет тебе за ворот

Разговор из распахнутых окон.

Под каштаны проспектов вечерних

Редко выйдет какой мужчина,

Иногда промелькнёт машина,

И в машине погон чей-то…

А вечерний асфальт — жаркий,

И мороженого на углах нет,

А любая прохожая пахнет

Резедой в городском парке.

Цвет заката — терпкий, горчичный,

И тревогу сравнить не с чем…

Засыпают под утро мальчишки,

Пальцы вмяв в животы женщин.

123.

И расползались от самолётов по небу шрамы,

Потом сочились, не заживая, текли в закате,

А ночь по-заячьи

на поворотах неслась скачками,

Боясь созвездия Пса, что вот-вот её ухватит.

И нет спокойствия ни природе, ни человеку,

И автострада играет жёлтыми фонарями,

Бензоколонка беззвучно валится ночью в реку,

С портретом вышитого на шёлке грифона в раме.

Бодают фары в зените тучку, на мост взлетая,

И убегают пунктиры алые вдоль дороги,

А там их сглатывает

холма горбатого дуга крутая,

Не избавляя ночь ни от света, ни от тревоги.

И непонятно, куда деваться бездомной ночи

От той железной,

от той парадной,

от той нездешней,

Пока под утро истошным криком далёкий кочет…

Но не прогнать ему свет, ревущий из тьмы кромешной.

124.

И всё сидят, дымят в кафе студенты

И говорят на разных языках.

Официант протиснулся вдоль стенки

С подносом переполненным в руках,

Там громоздятся чашки Вавилоном…

Кафе шумит.

Нет, тут определённо

Нет из моих знакомых никого:

Меня видали в обществе Вийона,

И в обществе Катулла до того,

А в Петербурге…

Но помилуй Боже,

В какой коктейль смешал Ты времена!

Кафе, таверна и кабак похожи,

И безразличны столик и страна,

И разницу между "тогда" и "ныне"

Не объяснить — слов подходящих нет…

Вот Вавилон — руина на руине,

А мне всё те же девятнадцать лет.

Не убраны осколки Вавилона?

Да мало ль битых чашек на столах!

. . . . . . . . . . . . .

Сидят и давят ложечкой лимоны,

И говорят на разных языках.

Париж, Площадь Сорбонны

125.

БЕЛЫЕ СТИХИ НА ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ

Ну вот — мы доросли до Ренессанса!

У нас почти четырнадцатый век:

В Москве не знают, чем живет Рязань,

Псков с Новгородом спорят о границах,

И где-то там друг друга осаждают

Отдельные удельные князьки,

А Питера — ещё или уже? -

В Европе нет: заделано фанерой

Окно за неимением стекла…

Эразм в газетах… Мысли по ухабам

Ползут то к Бэкону, то к Леонардо,

И отравителей вполне хватает