Василий Бетаки - За полвека

Копай,

Пока твоя лопата не провалится в самый ад!

(шёпотом): А если — и т а м —

Дания?

27.

ВОДОПАДНОЕ

Разъезд Водопадный.

Ночное купанье.

В кипенье прибоя — людское кипенье,

В трусах проводник пробежал по вагону —

И дверь нараспашку, на воздух солёный:

Священная жажда вечерней прохлады —

Летят из вагонов людей водопады…

Купанье ночное в кипенье прибоя,

Кипенье людское под белой луною,

А рядом ущелье и мостик железный,

Башку задираешь и смотришь из бездны —

Ревёт белозубая пасть водопада,

Кидается в море как барс из засады,

И в скалы, в их самодовольство тупое

Вгрызаясь,

сшибается с пеной прибоя,

А ветер взвивает дыханье сырое

И радугой лунной дрожит над горою,

И люди охвачены пеной и жаждой.

А радуга?

Радугу видит не каждый…

С прибоем сражается вал водопада

И — пена на пену — кипит Илиада,

И катится вниз он, и взлёта не просит,

Песчинку к песчинке он горы уносит!

Незыблемость камня — пустая бравада:

Работа — в паденье,

Не надо парада!

Фонтанов безделье — подобие взлёта:

Лишь водопаденье свершает работу!

На брызги дробимся,

Годами, веками

Крушим по крупинке мы косность и камень,

Крушим незаметно, крушим неустанно —

Поэт, водопад — антиподы фонтана!

Стихами стихию крушим наудачу:

Столетья иные увидят отдачу!

А нам остаётся простое терпенье,

Мы дышим гаданьем, сомненьем и жаждой…

А пена?…

Но пена есть признак кипенья.

А радуга?

Радугу видит не каждый.

28.

Под влажным солнцем осени желтеет Летний Сад.

Беседуют философы под тихий листопад.

Ни шороха, ни голоса, и только с высоты

На мраморные головы планируют листы,

И паутинки осени над белизной висков

Усыпаны монетками осиновых листков.

О, мраморные личности, не схожие ни с кем!

Вы — тень от необычности миров, систем и схем.

Ничто вам вьюги жёлтые, дожди и холода,

Закатом обожжённые, вы знаете, когда,

Запахивая ватники и на ветру дрожа,

Вам будки деревянные наденут сторожа —

И вмиг исчезнет разница, и пропадёт лицо,

И серых досок равенство накроет мудрецов…

29.

В пустоте почерневших каналов

Ты искал отраженье своё,

Но дождливая ночь распинала

Неоправданное бытиё.

Словно ящеры, ждущие хлеба,

Гнулись чёрные краны к воде,

И вертелись то вправо, то влево,

Чтобы небо на шеи надеть.

А когда в глубину истязанья

Проникали живые слова,

То казалось, — взорвётся молчанье,

И сквозь город прорвётся трава…

Но дворцы были сонны и слепы,

Ты напрасно им в очи глядел.

И гранит, почерневший от гнева,

Напрягая как трещины нервы,

Промолчал и собой овладел.

30.

В асфальтовом небе шуршащие листья,

В осиновых просеках, жёлтых по-лисьи,

Да жёлтая стрелка гласит "Переход"…

Куда он из лета меня приведёт?

За синие рельсы, в проспекты осенние,

По сонным аллеям Лесной Академии,

В Ланское шоссе, чтоб оно, как назло,

На Чёрную речку меня привело.

Там листья, чуть звякнув по бронзе, устало,

Желтея ложатся вокруг пьедестала,

А рядом — скамейки;

А рядом — черно:

На месте дуэли — дуэль в домино.

И жёлтые лица на месте дуэли

Как жёлтые листья поэта обсели,

Шуршат, словно жёлтые сплетни придворных…

— На Чёрную речку!

… А сколько их, чёрных?

31.

Чёрные сучья, белые стены.

Мимо решёток сада

Белой позёмкой улицу стелет

Снежная серенада.

В мире двухцветном,

В мире без красок,

В этом февральском мире

Без остановки автобус тряский

Проходит мимо.

Фары ослепли.

Снег, для чего ты —

В лица молчащих, милых…?

Вьюга любви подхватит кого-то

В этом февральском мире.

Ах, не шутите с белой погодой

Чёрными вечерами —

В мире двухцветном азартный город

В чёт-нечет играет с вами:

Любит — не любит,

Решают разом,

Бесповоротно, мигом…

Как в старом фильме — только две краски

В этом февральском мире.

32.

ЗЕЛЁНЫЙ ЛУЧ

(Р а з г о в о р)

— Послушай, а может быть это зря?

— Что?

— Неожиданно брошенный город,

брошенные дела, по совести говоря…

— Молчи! Там светились в ночи озёра,

озёра, похожие на моря!

— Ты и вправду жаждал полумрака кают,

от всего и от всех закрыться мечтал…?

— Да нет, до отплытья за пять минут

я и сам ничего не знал…

— Но… послушай, когда ты взбежал по трапу,

она была рядом с тобой?

— Да…

— Наверно она стояла у борта,

и волосы свешивались над водой…

— Очень тёмной была вода…

— А там на озёрах русалки поют?

— Поют…

— Но были так плотно задёрнуты занавески

в квадратных окнах кают,

что мы не слышали, как русалки поют

на островках, меж лобастых круч…

— А правда — люди там и боятся, и ждут,

что вспыхнет Зелёный Луч?

— Да…

— Луч был тонкий?

— Зелёный и тонкий — цвета просвеченного листа…

— А ветер?

— Что ветер?

Он валялся в забытых шезлонгах,

когда палуба была предрассветно пуста,

Когда над самым флагом кормовым

сносило узкий дым,

И плащ срывало у неё с плеча…

— Но перед рассветом так холодно на палубе!

— А рассвет — как поворот ключа!

— Но когда вы разговаривали там, на палубе…

— Тот, кто говорит — не увидит Луча!

— Да зачем тебе этот Зелёный Луч?

— Не знаю…

Лучше не мучь

меня вопросами…

Говорят,

что это — Меч, а не Луч.

Его называют Мечом Голода…

— Ну нет — он зовётся иначе.

— Но его называют Мечом Голода…

— Нет, это — Луч Удачи:

Моряки говорят, что всё нипочём

кораблю, который пройдёт под Зелёным Лучом!

— А поморы твердят, что не будет улова

тем, кто прошёл под Зелёным Лучом,

Что карбасы пустыми вернутся, и снова

уйдут…

— Да о чём ты?..

— О чём?

— Ах да — его действительно называют мечом:

Мечом Голода, и чем зеленей, тем злей…

— Но зелёное не сулит голода!

А если по ней???

По ее глазам, по её плечам.

А впрочем, не верю никаким лучам:

Я видел сосны и валуны

едва ли выше волны,

Я видел воду! И где-то за ней —

плоский, как блин, один

Островок деревянных церквей…

— Ты в них входил?

— Входил.

— С ней?

— . . .!

Мудро пусты,

Лесисто пусты

Северные скиты,

Узкий, как лезвие, свет из окон,

И никаких икон,

И никаких алтарей внутри,

И никаких колец.

И в щели — звёзды, как фонари,

И совсем не зелёный лес ночью…

— Ну а Зелёный Луч?

— Неважно, лучше не мучь…

— Так его называют Мечом Голода?

— Нет, нет — совсем иначе…

— Но его называют Мечом Голода!

— Нет, это — Луч Удачи!

— Так правы моряки?