Василий Бетаки - За полвека

Только он, кого не звал я, мне теперь терзает грудь…

Утром он в Аид вернётся, и покой вернётся в грудь".

Тут он каркнул: "НЕ ВЕРНУТЬ!".

Вздрогнул я от звуков этих, так удачно он ответил.

Я подумал: "Несомненно, он слыхал когда-нибудь

Слово это слишком часто, повторял его всечасно

За хозяином несчастным, что не мог и глаз сомкнуть,

Для кого последней песней, воплотившей жизни суть,

Стало это "НЕ ВЕРНУТЬ!".

И в упор на птицу глядя, кресло к двери и к Палладе

Я придвинул, улыбнувшись, хоть тоска сдавила грудь,

Сел, раздумывая снова, что же значит это слово,

И на что вещун сурово мне пытался намекнуть,

Древний, темный, тощий ворон мне пытался намекнуть,

Грозно каркнув "НЕ ВЕРНУТЬ!"?

Так сидел я размышляя, тишины не нарушая,

Чувствуя, как страшным взором ворон мне пронзает грудь,

И на бархат однотонный, тусклой люстрой освещённый,

Головою утомлённой я склонился, чтоб уснуть…

Но её, что так любила здесь на бархате уснуть,

Никогда уж не вернуть!

Вдруг — как звон шагов по плитам на полу, ковром покрытом!

Словно в славе фимиама серафимы держат путь…

"Бог, — вскричал я в исступленье, — шлёт от страсти избавленье!

Пей, о, пей Бальзам Забвенья и покой вернётся в грудь!

Пей, забудь Линор навеки — и покой вернётся в грудь…"

Ворон каркнул: "НЕ ВЕРНУТЬ!".

"О, вещун! Молю — хоть слово! Птица ужаса ночного!

Буря ли тебя загнала, дьявол ли решил швырнуть

В скорбный мир моей пустыни, в дом, где ужас правит ныне,-

В Галааде, близ Святыни, есть бальзам, чтобы заснуть?

Как вернуть покой, скажи мне, чтоб забыться и заснуть?"

Каркнул ворон: "НЕ ВЕРНУТЬ!".

"О, вещун, — вскричал я снова — птица ужаса ночного,

Заклинаю Небом, Богом — крестный свой окончив путь,

Сброшу ли с души я бремя? Отвечай, придёт ли время,

И любимую в Эдеме встречу ль я когда-нибудь?

Вновь её вернуть в объятья суждено ль когда-нибудь?"

Каркнул ворон: "НЕ ВЕРНУТЬ!".

"Слушай, адское созданье, это слово — знак прощанья!

Вынь из сердца клюв проклятый: в бурю и во мрак — твой путь!

Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!

Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь когда-нибудь!

Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь!"

Каркнул ворон: "НЕ ВЕРНУТЬ!"

И не вздрогнет, не взлетит он, всё сидит он, всё сидит он,

Словно демон в дрёме мрачной, взгляд навек вонзив мне в грудь…

Свет от лампы вниз струится, тень от ворона ложится,

И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть…

Никогда из мрака душу, осуждённую тонуть,

НЕ ВЕРНУТЬ, О, НЕ ВЕРНУТЬ…

316.

КОЛОКОЛА

Слышишь санки за холмом?

Серебром

Разольют веселье колокольчики кругом!

Колокольчик льётся, льётся,

Пронизав мороз ночной,

Звоном в небе отдаётся,

Хрусталинками смеётся

Звёздный рой,

Ритм размеренный храня,

Тайной древних рун звеня,

Расплеснулся колокольчик переливом голосов,

Колокольчик, колокольчик,

Колокольчик, колокольчик,

Звонко-льдистым серебристым переливом голосов.

2.

Слышишь колокол другой,

Золотой?

Свадебного колокола голос над землёй?

Над ночным благоуханьем

Провожает ликованьем

Звонко колокола соло

Золотой

Звон литой,

Мелодичный, плавный голос —

Как воркующий с голубкой

Юный голубь под луной!

О, мажор колоколов!

Проливая звуков ливни, затопить он всё готов,

Этот зов,

Зов без слов,

В днях грядущих для живущих

Для восторгов вечно нов!

О, качанье и звучанье золотых колоколов,

Колокольных голосов,

Колокольных, колокольных,

Колокольных, голосов,

В звоне ясных и согласных

Колокольных голосов!

3.

Слышишь ты набата звон?

Бронзой он

Раскатился, и тревогой нарушает сон!

У ночных небес в ушах

Грозной бронзой воет страх!

Голос колокола дик —

Только крик, крик, крик —

Жутко воя,

Он вымаливает в плаче снисхожденье у огня,

У проклятого, глухого, сумасшедшего огня!

Скачет пламя, пламя, пламя

Исступлёнными прыжками,

Ввысь отчаянно стремится,

Чтобы взвиться и кружиться,

Алым дымом белый месяц заслоня!

Голоса колоколов,

Словно отзвук грозных слов

Долетают!

Голоса колоколов

Неумолчный, жуткий рёв

В недра стонущих ветров

Изливают…

Различает слух людской

Звон нестройный, беспокойный,

Звон, захлёстнутый бедой!

Слух в гудении басов

Различает,

Как спадает

Гул гнусавых голосов —

Отдаляется опасность — глуше рёв колоколов,

Зов басов,

Колокольных, колокольных, колокольных голосов,

В диком лязге в жуткой пляске

Колокольных голосов.

4.

Слышишь в воздухе ночном

Чугуном

Колокола реквием разносится кругом?

И в молчании, в ночах

Нам в сердца вливает страх

Угрожающе-спокойный, ровный тон.

Каждый звук из глотки ржавой

Льётся вдаль холодной лавой,

Словно стон.

Это только тем не больно,

Кто живёт на колокольне

Под крестом,

Тем, кто жизнь проводит в звонах

Монотонно-приглушённых,

Кто восторг находит в том,

Что ночной порою нам

Камни катит по сердцам!

Не мужчины и не женщины они, а звонари,

И не люди и не звери все они, а упыри!

А король их тот, кто звоном

Будит, будит исступлённо

Торжество колоколов!

Ходит грудь его волною,

Пляшет он, смеясь и воя,

Под пеан колоколов,

Тайну времени хранит он,

В ритме древних рун звонит он,

В торжестве колоколов,

Колоколов…

Он, в гудении басов,

Колокольных голосов,

Ритм размеренный храня,

Этим звоном похоронным

Упивается, звоня!

Рад гуденью голосов —

Колокольных голосов,

Рад биенью голосов,

Колокольных голосов,

Колокольных, колокольных,

Колокольных, колокольных,

Колокольных голосов,

И рыданьям и стенаньям колокольных голосов…

317.

НЬЮПОРТСКИЙ РОМАНС

Расскажу то, что сам я слыхал. Так вот:

Говорят — что она умерла от горя,

И что дух её бедный поныне живёт

В этом старом грустном доме у моря.

Был француз её ветреный, молодой

(Сотня лет уж минула с тех дней),

Адмирал Рошамбо уплывал домой,

И моряк распростился с ней.

Сколько пудреных фраз расточал он пред ней,

И какая, представьте, жалость,

Что в сети его кружевных речей

На беду девчонка попалась.

И хранила прощальный букет резеды

Пуританская молодость эта,

И утекла незаметней воды,

И увяла вместе с букетом.

А когда в приморский туман облеклись

Шпиль и мачты, как в саван горя,

Тот туман и унёс её душу ввысь

Из печального дома у моря.

И с тех пор, когда бьют часы ровно два

Там, на церкви у самой воды,

В старых комнатах веет едва-едва