Джон Китс - Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона

Накрыло наш обоз. -- Какой удар!

Жалею о сервизе, вдрызг разбитом

(Еще погибли паж и кашевар). --

Царевне обожгло подол -- кошмар!

Она визжала: "Ух, головотяпы!" --

И обещала уйму лютых кар.

Да, не хотел бы ей попасться в лапы...

О ужас! Нетопырь моей коснулся шляпы!

Три двадцать и четырнадцать секунд. --

Большой пожар на западной равнине:

Пылает город. -- Битва или бунт? --

Ах, это город Балх! Боюсь, отныне

Конец его богатствам и гордыне... --

Близ нас парит чудовищный грифон!

Удвоил стражу: дам отпор скотине! --

Отставить. Пронесло. Убрался вон.

Летим не без помех, но все же без препон.

Три тридцать. -- Отдохнуть велит рассудок.

Пятиминутный сделали привал

На облаке. -- Внизу, под звуки дудок

И бубнов, шел пикник, иль карнавал:

Облюбовав обширнейший прогал

Меж древних кедров, буйные оравы

Отплясывали. Кто не танцевал --

Другие находил себе забавы,

А кое-кто и спать ложился прямо в травы.

Убил гуляку, обронив брегет

(Хорошие часы, ей-Богу, жалко!) --

Два золотых тотчас метнул вослед,

В уплату за услуги катафалка. --

По мопсу ханской дочки плачет палка:

Ворчал в ответ на мой игривый свист! --

Царевна, как заправская гадалка,

Тасует карты: назревает вист. --

Сыграли. Говорит, я на руку нечист.

И в шахматной игре свою сноровку

Царевна показала после карт.

Под шахом совершая рокировку,

Вошла в неподражаемый азарт

И зарычала, точно леопард. --

Четыре с чем-то. -- Ранняя пичуга

Поет. -- Прислуга дремлет у бомбард. --

Царевна спит. -- Царю придется туго:

Во сне зовет она возлюбленного Гуго.

Ох! Маховое выпало перо

Из левого крыла! Ужель дряхлею?

Да нет же! Чует, чувствует нутро:

Я полон сил! Ведь я себя лелею

Как цветовод -- любимую лилею! --

Примерно пять. Зарей горит восток. --

Примерно в шесть увидели Пантею. --

Велю снижаться за витком виток,

Чтоб нами весь народ полюбоваться мог.

По нисходящей прянули спирали. --

Какие толпы! Сколько суеты! --

Мещане в высь восторженно взирали,

Как солнце увидавшие цветы. --

Велел парить, убавить быстроты. --

Бутоны, первоцветы луговые

Несметно, как осенние листы,

Повсюду сыпались на мостовые. --

И ликовал народ, вытягивая выи.

А дальше, мнилось, лицами зевак

И улицы и площади мостили!

Над каждой кровлей полоскался флаг,

И стягами украсили все шпили:

Старались, не ленились, простофили!..

По городу катился громкий гул,

И чудилось, бушует море, или

Большое стадо буйволов спугнул

Охотник (сей пассаж -- народу не в похул).

"Ура невесте царской! Честь и слава!" --

Разнесся рев. Невеста же в ответ

Раскланялась налево и направо,

Меча пригоршни золотых монет --

Не медяков, как утверждали, нет!

Я не иду к царевне в адвокаты,

Но клевета сия -- постыдный бред!

О, сколь неблагодарны скорохваты,

Спешившие ловить цехины и дукаты!

Но все же всяк ревел, как добрый слон:

"Кроханна, славься!" И под эти клики

Мы низлетели наземь близ колонн

Имперской знаменитой Базилики.

На караул гвардейцы взяли пики,

Вельможи низко поклонились нам

И подняли приветливые лики.

Вступаем во дворец... О стыд и срам!

Какой хаос! Какой нежданный тарарам!

Замест монарха и монаршей свиты

За широко раскрытыми дверьми

Крикливые столпились троглодиты,

С несмысленными схожие зверьми --

Вернее, эльфы, пьяные вельми.

Шваль: судомойки, вице-судомойки,

Лакеи -- эту дрянь поди уйми,

Когда у них разгар лихой попойки!

И все до одного трещали, словно сойки.

Потом узрел коронного судью

На четвереньках: полагаю, эля

Несчастный выпил целую бадью;

Градоначальник, ставший жертвой хмеля,

Вовсю бранился, кулаками целя

Соседу в ухо, или же в висок;

Стряпухи же лобзали менестреля.

Кто мог шагать -- шагал наискосок,

И от паденья был подчас на волосок.

Поэт придворный вскачь по вестибюлю

Примчал к царевне, оседлав шута,

И проталаму спел, а после -- дулю

Явил... И вся лихая сволота

Заржала! В гневе я отверз уста:

"Где государь? Ответствуйте!" Куда там...

Царевну одолела дурнота.

Я крикнул, дал приказ войти солдатам.

И кинулся царя искать по всем палатам.

И тут новейший царский блюдолиз

Навстречу мне шагнул, давясь от смеха:

Напившийся до положенья риз

Гадатель Плудт..."

Немалая утеха!

Маг не разбил, что скорлупу ореха,

Себе главу! Меж персонажей враз

Возникла бы досадная прореха --

Но летописец утешает нас:

В живых остался маг, меж магами -- алмаз.

И, как сановник, облеченный властью,

Плудт повелительно прервал дебош...

<...>

Перевел Сергей Александровский

Сойдя в глубокий, мглистый, гиблый дол,

Где свежестью не веет поутру,

Где полдней жарких нет, и звезд ночных,

Воссел недвижной глыбой древний Крон,

Безгласнее обставшей тишины;

За лесом лес навис над головой --

За тучей туча, мнилось. Воздух был

Безжизненней, чем в летний зной, когда

Чуть-чуть колеблются метелки трав,

Но палый лист покоится, где пал.

Ручей неслышный мимо тек, журчать

Не смея, ибо скорбный падший бог

Был рядом -- и Наяда в камышах

Держала хладный перст у сжатых уст.

В сыром песке следы огромных стоп

Туда лишь и тянулись, где застыл

Седой Титан. И на песке сыром

Покоилась, недвижна, нежива,

Десная длань, утратившая скипетр.

Сомкнувши вежды, к матери-Земле

Поник челом, просил подмоги сын.

Казалось, он уснул навек. И вдруг

Чужая пясть на мощное плечо

Легла; но прежде отдан был поклон

Тому, кто стыл недвижен, глух, незряч.

Се бысть Богиня древних, первых дней;

И рослой амазонке близ нее --

Глядеть бы крохой; карликом глядеть

Ахиллу; Иксиона колесо

Остановила бы она перстом.

Не столь великий лик являет сфинкс,

Возлегший во дворце на пьедестал --

Мемфисский сфинкс, наставник мудрецов.

О! лик Богини мог бы изумлять

Красою, да красу печаль затмила --

Печаль, прекрасней, чем сама Краса.

И чуткий страх в огромных был очах:

Как будто беды шли -- за строем строй,

Как будто лишь передовой разъезд

Метнул стрелу, а грозный арьергард

Погибельные громы снаряжал.

Одну прижавши длань к своей груди,

Туда, где сердце смертных бьется -- точно

Бессмертной быв, испытывала боль,