Расул Гамзатов - Остров Женщин

Легенды о любви живут столетья,
Любовь превыше кладов и наград,
Она дороже всех богатств на свете,
Я все-таки поэт, а не пират.

Когда б хотел я нынче быть пиратом,
Не брал бы корабли на абордаж,
А вез на рынок дыни и гранаты,
Взбивая цены и впадая в раж.

Среди пиратов сухопутных связи
Завел бы я — всем родич и кунак —
И промышлял бы на оптовой базе,
На винзаводе разбавлял коньяк.

Есть, правда, и пираты-стихотворцы,
Творцы халтурных песен, пошлых од.
Ни бога нет в душе у них, ни черта,
В их доме совесть Золушкой слывет.

Их жалкий облик равен их писаньям,
Давно раскрыта их пустая суть.
Мы ни читать их, ни судить не станем,
Продолжим лучше наш неблизкий путь.

Рожденный в климате высокогорном,
Я рядом с облаками подрастал.
Кругом, как волны каменного шторма,
Куда ни глянь — крутые скаты скал.

Я не Кортес, чтоб в поисках наживы
В открытый устремляться океан.
С высот орлиных, с ледяных обрывов
Следит за мною зоркий Дагестан.

Где б ни был я, он всех на свете ближе,
Он мне во всем сопутствует всегда,
И если я кого-нибудь обижу,
Я оскорблю родной аул Цада.

Я не взращен для низкого обмана,
За золото стекляшкой не плачу,
В чужом дому хозяйничать не стану,
В ответ на стрелы пулю не пущу.

Я — рыцарь без кольчуги и забрала,
Защитник всех на свете матерей,
Срывать не стану черные кораллы
У индианок с лебединых шей.

И украшенья из ракушек хрупких
Не отниму — я не за тем пришел.
Что каравелла! Мне и малой шлюпки
Не предоставит ни один престол.

Ведь я вовек не принесу доходов
Казне, менялам и ростовщикам.
И, возвратившись из своих походов,
Островитян далеких не предам.

Я не продам вас никому, индейцы,
На рабство никого не обреку.
Кортесов многих гнусные злодейства
Кавказ мой видел на своем веку.

Немало знал он горя и печали,
Не раз я слышал от отцов, как встарь
Аулы наши в пепел превращали
И шах персидский, и российский царь.

Пандур старинный — дедовская лира —
Мое оружье. Я непобедим.
С индейцем раскурю я трубку мира,
Лишь песнями я обменяюсь с ним

…Так думал я той ночью. Небу вторя,
Вода внизу светлела что ни миг.
И суша вдалеке возникла вскоре,
И я к иллюминатору приник.

Снижение. Примолкшие моторы.
Забрезжил город, услаждая взор.
Спросил я стюардессу: — Что за город? —
Она сказала: — Мехико, сеньор!

Уже помчался лайнер по бетону,
Подъехал трап, и вот уже в упор
К моим губам ледышку микрофона
Приставил расторопный репортер.

Так на шампуре щедрую закуску
Нам подают, подносят полный рог.
И я, кавказец, произнес по-русски
Подобье тоста, произнес, как мог:

— День добрый, Мексика! Цвети и здравствуй.
Сегодня я признателен судьбе
За нашу встречу. Если мне удастся,
Я расскажу стихами о тебе.

Сияло солнечное побережье,
И, как мгновенья, пробегали дни.
Ко мне в окно врывался ветер свежий,
Что нашему каспийскому сродни.

Со мной дворцы и храмы говорили,
Как люди, всей шумихе вопреки,
Вдоль пышных авенид автомобили
Ползли, как разноцветные жуки.

В отеле дверь вращалась неустанно,
Приезжие сновали взад-вперед,
Теснились на тележках чемоданы,
Не иссякал людской водоворот.

Разноязычный гомон — день в разгаре.
Пестры наряды — кто во что одет,
Тут пончо, джинсы, сари, ткань «сафари»,
Тут замша, кожа, хлопок и вельвет.

Мы нарасхват — и ездим и летаем,
Торопимся с приема на прием,
А список наших дел неиссякаем,
И мы себе поблажки не даем.

Визиты, совещания, дебаты,
Каскады тостов, череда речей,
Сенаторы, министры, депутаты,
Толпа секретарей и толмачей.

Под пышною парламентскою кровлей,
За длинными столами разместясь,
Толкуем о культуре и торговле,
Крепим взаимовыгодную связь.

У нас расписан каждый вдох и выдох,
Заранее размечен каждый час.
Сеньоров посещаем сановитых,
Корреспонденты навещают нас.

Пресс-конференции. Опять вопросы.
Записки, адресованные нам.
(А где-то пошатнулся трон Сомосы
И выдворил захватчиков Вьетнам.)

Еще вопрос из тех, что в завершенье
Привычно возникает всякий раз:
— А каковы, скажите, впечатленья
От посещенья Мексики у вас?

…О Мексика, бурливое слиянье
Преданий, песен, былей, новостей,
Суровость камня, воздуха сиянье,
Сверканье красок, полымя страстей.

Тут здешнее и пришлое смешалось,
Сегодняшнее с прошлым говорит.
Тут рядом восхищение и жалость,
Дворцовый глянец и лачужный быт.

Индейцы тут, испанцы и креолы,
Метисы — сплав племен, кровей, земель.
Гитары вздох, гром кастаньет веселых,
Пастушья тростниковая свирель.

О Мексика, ты пляска огневая,
Стремительных движений фейерверк,
Вот юноша, на цыпочки вставая,
Картинно руки вскидывает вверх.

А сеньорит шуршащие одежды,
Кружась, как ветер овевают нас.
О Мексика, ты музыка надежды,
О мужестве и нежности рассказ.

В тебе — черты Кавказа и Эллады,
Ты человечеству всему родня.
Гомера миру подарить могла ты
И дерзость Прометеева огня.

Твоих пеонов гордые усилья
Запомнил век неукротимый наш,
Летучие отряды Панчо Вилья
И Джона Рида честный репортаж.

О Мексика, ты щедрый собеседник,
Твой стол гостеприимен и широк,
Так, словно я в Кахетии соседней
С вином грузинским поднимаю рог.

Базары тут щедры — сродни кавказским,
Деревья, птицы, бабочки пестры,
Но в сушь, как и у нас, теряя краски,
Твои поля страдают от жары.

Я снова ощущаю сил избыток
И вдохновенья утренний прилив,
Твой из колючих кактусов напиток,
Как все, щепоткой соли закусив.

А кувшины звенящие! Их царству
На многоцветной ярмарке дивись!
Должно быть, нашим гончарам бухарским
Они бы очень по душе пришлись.

Курительные трубки! Я резьбою
Тончайшею пленяюсь каждый миг.
Одну из них я увезу с собою
Для унцукульских резчиков моих.

О Мексика, за все тебе спасибо!
Мне дорог твой гостеприимный пыл.
Как жаль, что нет со мной Абуталиба,
Твое радушье он бы оценил.