Яков Тублин - Образ жизни

Я — воздух на конце огня,
Я — камень на конце дождя,
Я — синее на грани красного,
Я — белое на грани чёрного.
Я — корень дерева,
Что тысячи тысяч лет
Питалось сточными водами
Чёрно-багрового мегаполиса,
Дерева тысячи лет
Дышащего удушливым дымом,
Высокого дерева
Весной выстреливающего в небо
Миллионы миллионов
Зеленых моих внучат,
Печально умирающих осенью
И уносимых жёлтыми ветрами
В серую пустыню.
Я — верхний слой живой земли
Под постаментом чёрного памятника тьмы.
Я — трава, ломающая железный асфальт.
Я — ствол пушки,
Нацеленной чугунным ядром
В самое сердце добра.
Я — голубая вода
Для закалки стали будущего меча,
Что снесёт с чёрного памятника
Смрадную голову зла и ненависти.
Я — острие этого меча.
Я — крик
На грани рыдания и песни.
Я — расстояние
От родильного крика
До смертного вздоха.
Вот поэтому
Я — синее на грани красного,
Я — белое на грани чёрного,
Камень на конце дождя,
Воздух на острие огня.

Возле белой синагоги
Дева смуглая стоит,
И младенец тихо дремлет
На её крутом плече.
Возле белой синагоги
Я стою — российский жид,
И войти я не решаюсь
Под ее высокий свод.

Мимо — в чёрных лапсердаках,
В шляпах чёрных и в пенсне.
Вот проходит сын Хабада,
Смотрит странно на меня.
Мимо — в чёрных лапсердаках…
А душа моя — во сне.
Не решаюсь, не решаюсь
Я переступить порог.

Я молюсь звезде заката,
Первой вспыхнувшей звезде.
И мои воспоминанья
Никому не увидать.
Я молюсь звезде заката
Одинаковой везде —
То ли в Иерусалиме,
То ли в Ялте, на горе.
Есть о чём мне помолиться.
Что у Бога попросить.
Сколько смуты накопилось

За прошедшие года.
Подойти к свече вечерней
И поклоны долго бить.
…Только я Его не вижу,
И не видит Он меня.

В зените солнце так палило,
Как палит здесь во все века.
Мы стали на краю могилы —
У кромки рыжего песка.

Вот здесь тебе досталось выпить
Последний приторный стакан,
Где Иордан впадает в Припять.
А, может, Припять — в Иордан.

Нет места для зелёной злобы.
Есть только горечь и печаль.
Как далеко достал Чернобыль!
В какую докатился даль!

Кадиш короткий кончен чинно,
Холодный камешек в руке.
А иудейская долина
На русском плачет языке.

Вы только превратно меня не поймите —
Не врун я, не лжец, не нахал —
Я с нежного детства болтал на иврите,
Но сам я себя не слыхал.

В зелёные годы и в спелые годы
Лежал я в развалинах школ
Отрезанной веткой большого народа,
Зарытой в российский подзол.

А соки ее пробивались так редко
Сквозь стыд, и сквозь страх, и сквозь грех.
И что я сегодня —
Та самая ветка,
А, может зелёный побег?
Так кто я сегодня,
Так кто я, скажите?
Я стар и настолько же мал.

…Я с детства еще говорил на иврите,
Но только об этом не знал.

Я так привык быть несчастливым,
Тянуть суровой жизни нить,
Что нынче как-то некрасиво
Мне жаловаться или ныть.

Ведь, слава Богу, жив я вроде,
И слава Богу, вроде сыт.
И в окружающей природе
Ничто мне вроде не грозит.

И море тёплое игриво,
И свет горит в моём дому.
Я привыкаю быть счастливым —
Привыкнуть можно ко всему.

Мы с внуком в шахматы сыграем,
Потом из лука постреляем,
Затем еще чего начнём —
К примеру — бицепсы качнём.

Мой внучек Филька,
Нет причины
Бездействовать —
Ведь мы — мужчины.
Давай, не кисни и не ной!
Вперед! И повторяй за мной!

Наверно, Богу так угодно,
Что б ты был сильным и свободным.
Осваивай борьбу и бег,
Другого века человек.
Берись за кисть и за смычок,
Мой внук, мой птенчик, мой бычок!

Но только чтобы не война…
Твоя вина — моя вина.
Народы, расы — всё враньё!
Земля — Отечество твоё!
Стихи пиши, долби гранит —
Трудолюбивых Бог хранит.

Он слушает меня пока,
Но всё же морщится слегка,
И мне даёт такой ответ:
— Не доставай! Сам знаю, дед…

Стала речь моя исповедальной —
Здесь, где я поднялся и упал,
Где, не только территориально,
Ближе к Богу я сегодня стал.

Восемь лет хожу по новой тверди,
Восемь лет тропу к Нему ищу.
Но за мною следом бродят черти,
Хлопают, кривляясь, по плечу.

Боже мой, я знаю не по слухам
(Потому как это сам прошёл),
Что крутая русская сивуха
Делает с еврейскою душой.

Но моя душа не виновата,
Столько лет блуждавшая в лесу.
Ангелы мои — мои внучата,
Только лишь они меня спасут.

Иерусалим — моя столица.
Здесь и оплачу свои долги.
Господи! Евреем дал родиться —
Умереть евреем помоги.

Всемилостивый Бог,
Я — русский иудей —
Молюсь не за себя,
А за своих детей.

Пока я в мир иной
Неспешно ухожу,
На внуков и детей
Всё пристальней гляжу.

Молитвою моей
Пусть будет русский стих —
О том, что никогда
Ты не оставишь их.

На Волге, на Днепре,
На Иордан-реке —
Прости, что я молюсь
На русском языке.

А что привёз с собой, —
Сумей сберечь,
Как ту святую воду из колодца.
…В Израиле — украинская речь
(Я вздрогнул даже)
Громко раздаётся.

Как без вести давно пропавший брат,
Является утраченное слово.
Как будто тыщи лет тому назад,
Нью-Вавилон здесь создаётся снова.

Ещё мне часто снятся те края,
Где обитают ангелы и черти.
Язык мой русский — родина моя,
Отречься от тебя — мне равно смерти,

На этом языке душа болит
И радуется новою судьбою.
Мой русский родич,
Изучай иврит:
Ведь мы — от Бога одного с тобою.

Приобретают новые значенья
События, и мысли, и слова.
Уже за мной — иное поколенье;
Точнее быть — так даже целых два.

Мои — неужто вправду? — эти дети,
И внуки эти?
Кто 6 подумать мог!
Хочу увидеть поколенье третье,
Но это, если мне позволит Бог.

Я возраст свой порою забываю.
И вот, покуда длится этот миг,
Волна накатывает молодая
На слово неизбежное — «старик».