Константин Фофанов - Стихи и поэмы

Где бледный мох и толстогубый гриб
Уже взросли для полноты картины.

Мы нечто там еще встречать могли б,
Когда бы страж таинственной долины,
Ютящийся в развалине с семьей,
Не наблюдал за скромной чистотой.
А дальше ряд душистых цветников,
Подстриженных акаций изгородки,
И мостики над зеркалом прудов,
А на прудах — и лебеди, и лодки,

И в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.

Она грустит над звонкою струей,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет.
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь ее воспел давно поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив бренный свет.
А из кувшина струйка влаги пенной

По-прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.

О, время, время! Вечность родила
Тебя из мглы бесчувственного лона.
Ты вдаль летишь, как легкая стрела,
И все разишь: чужда тебе препона!
Давно ли здесь кипела и цвела
Иная жизнь? У женственного трона

Писатели, министры и князья
Теснилися, как важная семья.

То был рассвет и вкуса, и ума.
От Запада текло к нам просвещение,
Императрица, мудрая сама,
Устав от дел, искала вдохновенья:
И роскошь мод, как сладкая чума,
Объяла всех восторгом увлеченья,

И жизнь текла, как шумный карнавал,
И при дворе блистал за балом бал.

И снится мне, что ожил старый сад,
Помолодели статуи в нем даже.
У входов стройно вытянулись в ряд
Затейливых фасонов экипажи;
В аллеях томных вкрадчиво шумят…
Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,

И каламбур французский заключен
В медлительный и вежливый поклон.

Огни сверкают факелов ночных,
Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,
Меж гордых жен в нарядах дорогих,
Украсивших искусственные рощи,
Подобного рою бабочек цветных, —
Одна скромней, приветней всех и проще,

И белое, высокое чело
Ее, как день безоблачный, светло.

Года прошли… Погибли все давно
Под легкою секирою Сатурна.
Всем поровну забвение дано,
Но не у всех промчалася жизнь бурно,
Не каждым все земное свершено,
Не каждого оплакивалась урна,
И люди вновь родились, чтоб опять
Злословить, петь, влюбляться и страдать.

Да, жизнь — вечна, хоть бродит смерть кругом!
Не знает мир, состарившись, утраты…

На рубище природы роковом
Мы — новые, непрочные заплаты.
В нас даже пятница, старые притом:
Из лоскутков отброшенных мы взяты.
Ах, экономна мудрость бытия:
Всё новое в ней шьется из старья!
И снится сон другой душе моей:

Mнe чудится — во мгле аллей старинных,
На радостном рассвете юных дней
Один, весной, при кликах лебединых,
Мечтатель бродит… Блеск его очей
Из-под бровей, густых и соболиных,
Загар лица, курчавый пух ланит…
Всё в нем луше так много говорит!

Рассеянно к скамье подходит он,
С улыбкою он книгу раскрывает,
Задумчивостью краткой омрачен,
Недолго он внимательно читает…
Из рук упал раскрытый Цицерон…
Поэт поник, и что-то напевает.

И вот, смеясь, набросил на листе
Послушный станс невинной красоте.

Святая тень великого певца!
Простишь ли мне обманчивые грезы?
Уж ты погиб, до горького конца
Сокрыв в груди отчаянье и слезы.
Но — вечен луч нетленного венца
Во тьме глухой житейских дум и прозы,

И славные могилы на земле,
Как звезды в небе, светят нам во мгле.

Счастливые! Их сон невозмутим!
Они ушли от суетного мира,
И слава их, как мимолетный дым,
Еще пьянит гостей земного пира.
И зависть зло вослед смеемся им,
И льстивый гимн бренчит небрежно лира.

Но клевета и лесть, как жизнь сама,
Не тронут им ни сердца, ни ума!

А сколько лиц без славы в глубь могил
Ушло с тех пор, как этот парк унылый
Гостеприимно сень свою раскрыл!
Здесь мальчиком когда-то брат мой милый
Гулял со мной… Расцвел — и опочил!
Он, нежный друг, согретый юной силой,

Желавший жить для дружбы и добра,
Он смертью взят от кисти и пера…

Прости, прощай, товарищ детских лет!
Под бурями мучительного рока
Слабею я, в глазах темнеет свет:
Я чувствую, что срок мой недалеко!
Когда в душе предсмертный вспыхнет бред,
Увидит ли тебя больное око?

Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести
Усталого на жизненном пути?!

Не заря с зарей сходилася,
Синим морем заглядясь;
На красавице боярышнике
Молодой женился князь.

Да недолго с нею нажился,
В очи ясные глядел;
Променял он ложе брачное
На колчаны вражьих стрел.

Подступила к стогнам киевским
Печенежская орда,
И поехал князь на ворога
Тратить силы и года.

Бьется долго ли, коротко ли,
Возвращается домой.
Растерял дружину верную,
В мыле конь его лихой.

Повстречалися две странницы,
Молвят: "Здравствуй, славный князь!
Ты к княгине-бесприданнице
Поезжай не торопясь.

Там не много встретишь радости,
Мы из терема сейчас.
В честь твоей ли, княже, младости
Меды пили там не раз?

Ты оставил много золота,
Mного всякого добра…
Да в недобрый час случилося
Ехать князю со двора!

Из подвалов клады ценные,
Из конюшен кони все
Утекли куда — неведомо,
Словно грезы по росе.

Свет-княгиня платья красные
Износила без тебя,
Жарче солнца разгоралася,
Друга нового любя!”

Князь нахмурил брови черные,
Шлем надвинул на глаза.
То не волны расшумелися —
В сердце вспыхнула гроза.

Он быстрее ветра буйного
В терем княжеский идет
И затворы самодельные
Размыкает у ворот.

Спят покои сном таинственным,
Только грустная луна
Смотрит в окна, как преступница
Уличенная, бледна.

Входит князь во дверь дубовую,
По царьградскому ковру —
В спальню, к пологу желанному,
К заповедному одру.

Крепко спит княгиня юная,
В грезах дышит горячо.
Точно змеи, косы черные
Упадают на плечо.

Славный князь глядит, нахмурился,
В сердце холод и тоска,
И взялась за меч воинственный
Задрожавшая рука.

Он глядит и думу думает,
Злобу темную тая:
"Ты ждала ль меня, изменница,
Подколодная змея?