Мишель Уэльбек - Оставаться живым

Наши взгляды встречаются, ищут ответа,
Но молчит пустота.
Неживой белизной наши руки одеты
И сверканием льда.

А когда-нибудь, в час окончания ночи,
Когда ширится небо лазурью проточин,
Я уйду, я безмолвно тогда удалюсь,
Я с полярным сияньем привычно сольюсь,
Я исчезну без ведома прочих.

Проскользит моя поступь путем потайным
Обычным на первый взгляд.
Лабиринты и петли. Они не страшны.
Припомню свой путь наугад.

Это тихое утро наполнит покой.
Без веселья и скорби пойду я легко.
Каждый шаг нежным светом окутан
Зимних зорь, их улыбкой, уютом.
В это тихое утро уйду далеко.

В окруженье нельзя ничего разузнать.
«Он в отъезде»,- распустят слушок.
Через несколько дней разразится война,
И конфликт поползет на Восток.

Деревья словно ткали облака,
Ажурность придавая без конца им;
Вдруг, как перед грозой, все расплылось слегка,
И стал, как мрамор, небосвод непроницаем.

Дворец небес, мираж. Мы плыли наугад
В омытые слезой просторы.
Лазурь скользила ввысь - точь-в-точь аэростат.
И клацали затворы.

Облака и дожди шаткий воздух полощут.
Серо. Зелено. Ветер с небес до земли.
Растворяется мир. Остальное - на ощупь.
И дрожит на пруду отражение лип.

Чтобы к смерти морской подобраться неспешно,
Нам пришлось пересечь жар белесых пустынь.
Мы зловещих пучин избежали, конечно,
А оттуда, из тьмы, улыбались коты.

Но желанья отнюдь умирать не хотели.
А те двое из Бирмы, что были средь нас,
По орбите под знак Скорпиона летели,
Исказили их лица оскалы гримас.

Мы в пути по суровым горам Козерога,
В нашей памяти пляшут ушедших тела;
Через темный Фангорн пролегала дорога.
Наважденье лесная лепнина сняла.

И немногие все же достигли порога…

Это плоскость наклонная в зыбком тумане;
Солнце косо лучи раскидало вокруг.
Всё в асфальте, в бетоне, как будто на плане,
Но не властны здесь больше законы наук.

Это крайняя точка пути индивида;
Единицы прошли сквозь Врата Облаков.
И, в момент перехода страданий не выдав,
Улыбались спокойно и будто легко.

Прах земной облучают астральные токи
Из массива волений - алхимии плод -
И струятся послушным теченьем широким
В океанскую тайну Чернеющих Вод.

Дымка тонкая мягко, беззвучно клубится
В глубине мирозданья.
Миллиард становлений, стремящихся слиться.
Моря дыханье.

В конце наступит снежное утро:
Вокзальчик, горстка народа.
Коричневый труп собачонки - будто
Метафора: нет исхода.

В конце белизны откроется смерть,
Исчезновенье тел.
Я завершаю свою круговерть,
Рассвет безжизнен и бел.

Почва - как каменный рот: ни слова.
Я завершаю путь.
Черные губы земли готовы
Меня, как слюну, втянуть.

Рассвет возвращается, почва дымит.
Я умер - итог таков.
Солнце сквозит, и туман размыт,
И светел край облаков.

Родится снова то, что светло,
И то, чья сущность темна.
И все опять возродится сполна,
Включая добро и зло.
И возвестит живым тишина,
Что стадо скотов пришло.

Умеют друг друга терзать скоты
И собираться в орды,
Скоты, у которых не пасти и морды,
А руки, лица и рты,
И дорого все, что воняет кровью,
Их клыкастому поголовью;
Кровь в их венах кипит впотьмах,
Кровь, несущая страх и крах.

И рассыпаются камни в прах.

И смысл вещей подрастворен
В послеполуденной субботе.
Ты к сладостной, густой дремоте
Своим артрозом пригвожден.

Тогда исчезновенье шпал
Осуществится между рельсов,
Опередив дождливый шквал;
Воспоминания воскреснут.

Я думаю о позывных
У пруда. Помню мутновато:
В реальном мире, не в иных,
Я жил давным-давно. Когда-то.

О отупенье, милосердная завеса!
Я вижу зданья в синеватой оболочке,
Лужайки зыбкие, стерильные цветочки
Я псина раненая, я уборщик леса.

Я круг спасательный, держащий на воде
Ребенка мертвого, я продранный башмак,
Я черная дыра, миг пробужденья, знак
Сиюминутного, я ветер, я - везде.

Всему есть место, все свою имеет цену,
Но нет надежных и просчитанных путей,
Чтоб просветления достичь в душе своей;
А белый занавес уже скользит на сцену.

Ряд мачт четвертовал небесный свод наклонно,
К шоссе тянулся свет фонарного стекла.
На женщин я смотрел и каждую желал,
Их приоткрытых губ темнели полигоны.

Нет, мне не обрести уверенности сонной,
Что я любим навек, что не поставлен срок.
Мой краток будет путь, неверен и жесток,
От безразличия и счастья удаленный…

Тропических цветов на окнах одеянья,
Фемины мимо шли, не заходили в бар.
В тоннеле всех ночей надежда так груба,
А между женских ног все залито сияньем.

Весь дом был розовый, а ставни голубые,
Я видел в темноте тебя, твое лицо,
Я нервно ждал зари, как будто бы впервые;
Луна скользила вниз, в туманное кольцо.

Чертила ты рукой в пространстве круг незримый,
Где мог я двигаться и жизнь вершить свою;
Я шел, я полз к тебе, такой недостижимой,
Как умирающий ползет к небытию.

Внезапный белый взрыв все изменил в мгновенье,
Над новым царством встал диск солнца, спала тьма;
Повеяло теплом, а день был воскресенье,
И в воздухе плыла гармония псалма.

Был странно ласковым твой взгляд, в ответ на это
От счастья в конуре я завилял хвостом.
Какой чудесный сон, и вправду полный света:
Хозяйкой ты была, а я послушным псом.

Мы покинули сад через заросли влажных хвощей,
И предстала нам светлой и радостной сущность вещей.
По пустынной дороге шагали мы в мир наугад,
И цедило нам солнце лучи сквозь решетки оград.

Молчаливые змейки скользили у нас из-под ног,
Был печален твой взгляд предвкушением новых дорог,
Первобытный растительный хаос охватывал нас,
И цветы выставляли свои лепестки напоказ.

Беспокойные твари, мы бродим в эдемском саду,
И страдаем, и мучимся болью у всех на виду,
О единстве, утраченном нами, не в силах забыть.
Мы живем, существуем, нам вечными хочется быть.