Гомер - Илиада

Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам,
Много сильных душ героев пославший к Аиду,
Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным
Птицам окрестным и псам. Это делалось, волею Зевса,
С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались враждебно
Сын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый.

Кто ж из бессмертных богов возбудил эту ссору меж ними?
Сын Лето и Зевса [1] Сын Лето и Зевса – Аполлон. . Царем раздраженный, наслал он
Злую болезнь на ахейскую рать. Погибали народы
Из-за того, что Хриса-жреца Атрид обесчестил.
Тот к кораблям быстролетным ахейцев пришел, чтоб из плена
Вызволить дочь, за нее заплативши бесчисленный выкуп.
Шел, на жезле золотом повязку неся Аполлона,
И обратился с горячей мольбою к собранью ахейцев,
Больше всего же – к обоим Атридам, строителям ратей:
«Дети Атрея и пышнопоножные мужи ахейцы!
Дай вам бессмертные боги, живущие в домах Олимпа,
Город приамов разрушить и всем воротиться в отчизну!
Вы же мне милую дочь отпустите и выкуп примите,
Зевсова сына почтивши, далеко разящего Феба».

Все изъявили ахейцы согласие криком всеобщим
Честь жрецу оказать и принять блистательный выкуп.
Лишь Агамемнону было не по сердцу это решенье;
Нехорошо жреца он прогнал, приказавши сурово:
«Чтобы тебя никогда я, старик, не видал пред судами!
Нечего здесь тебе медлить, не смей и вперед появляться!
Или тебе не помогут ни жезл твой, ни божья повязка.
Не отпущу я ее! Состарится дочь твоя в рабстве,
В Аргосе, в нашем дому, от тебя, от отчизны далеко,
Ткацкий станок обходя и постель разделяя со мною.
Прочь уходи и меня не гневи, чтобы целым вернуться!»

Так он сказал. Испугался старик и, послушный приказу,
Молча побрел по песку вдоль громко шумящего моря.
От кораблей удалясь, опечаленный старец взмолился
К сыну прекрасноволосой Лето, Аполлону владыке:
«Слух преклони, сребролукий, о ты, что стоишь на защите
Хрисы и Киллы священной и мощно царишь в Тенедосе!
Если, Сминфей [2] Сминфей – одно из названий Аполлона, значит: «истребитель полевых мышей». , я когда-либо храм тебе строил на радость,
Если когда пред тобою сжигал многотучные бедра
Коз и быков, то услыши меня и исполни желанье:
Пусть за слезы мои отмстят твои стрелы данайцам!»

Так говорил он, молясь. И внял Аполлон сребролукий.
Быстро с вершин олимпийских пошел он, охваченный гневом,
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
Громко крылатые стрелы, трясясь за плечами, звенели
Вместе с движеньями бога. Он шествовал, ночи подобный.
Сев вдали от ахейских судов, тетиву натянул он;
Страшно серебряный лук зазвенел под рукой Аполлона.
Мулов начал сперва и быстрых собак поражать он,
После того и в людей посыпались горькие стрелы.
Пламя костров погребальных всечасно пылало повсюду.

Девять носилися дней аполлоновы стрелы по стану.
В день же десятый созвал Ахиллес народ на собранье,
Это внушила ему белорукая Гера богиня:
Скорбью терзалась она, погибающих видя данайцев.
Стали сбираться они, и, когда на собранье сошлися,
С места поднявшись, пред ними сказал Ахиллес быстроногий:
«Видно, придется, Атрид, после долгих скитаний обратно
Нам возвращаться домой, если смерти избегнуть удастся:
Страшно и гибельный мор, и война истребляют ахейцев.
Спросим однако жреца какого-нибудь иль пророка.
Иль толкователя снов: ведь и сон посылается Зевсом.
Пусть нам поведает он, отчего Аполлон так рассержен:
Гневен ли он за обет неисполненный, за гекатомбу?
Или же дыма от жира баранов и коз без порока
Требует бог, чтобы нас от жестокого мора избавить?»

Так произнес он и сел. И тогда пред собраньем ахейцев
Встал Калхас Фесторид, превосходный гадатель по птицам.
Ведал, премудрый, он все, что было, что есть и что будет,
И по просторам морским направлял корабли к Илиону
Силой гадания, данной ему Аполлоном владыкой.
Добрых намерений полный, взял слово и стал говорить он:
«О Ахиллес! Объяснить мне велишь ты, любимец Зевеса,
Гнев Аполлона, далеко разящего бога-владыки.
Я объясню. Но пойми и меня, – поклянися мне раньше,
Что защитить пожелаешь меня и рукою, и словом.
Думаю, сильно придется разгневать мне мужа, который
Аргосом правит, которому все здесь ахейцы послушны.
Страшен для низшего царь, если злобу его он возбудит.
Вспыхнувший гнев он хотя и смиряет на первое время,
Но сокровенную злобу, покуда ее не проявит,
В сердце таит. Рассуди ж и скажи мне, спасешь ли меня ты?»

Тотчас Калхасу в ответ сказал Ахиллес быстроногий:
«Смело веление бога открой нам, какое б ни знал ты.
Фебом клянусь я, Зевеса любимцем, которому также
Молишься сам ты, Калхас, открывая веления бога:
Нет, пред судами, покуда живу на земле и смотрю я,
Рук тяжелых, клянусь, никто на тебя не поднимет
В стане пространном данайцев, хоть будь это сам Агамемнон,
Властию нынче верховной гордящийся в войске ахейском!»

Сердцем тогда осмелел и сказал безупречный гадатель:
«Сердится не за обет неисполненный иль гекатомбу
Феб, но за Хриса жреца: обидел его Агамемнон,
Дочь ему выдать назад отказался и выкуп отвергнул.
Этого ради карает нас бог, и еще покарает.
Не отведет от данайцев постыдной он гибели прежде,
Чем быстроглазую дочь отцу не вернете обратно
Даром, без выкупа, – прежде, чем в Хрису святой гекатомбы
Не привезете. Тогда лишь на милость мы бога преклоним».

Слово окончил и сел Фесторид. И с места поднялся
Сын Атрея, герой Агамемнон пространнодержавный.
Гневом пылал он. В груди его мрачное сердце ужасной
Злобой наполнилось. Ярко глаза загорелись огнями.
Прежде всего он Калхасу ответил, зловеще взглянувши:
«Бед предвещатель! Хорошего ты никогда не сказал мне!
Вечно приятно тебе только бедствия людям пророчить.
Доброго слова ни разу ты нам не сказал, не поведал.
Вот и теперь объявляешь ты всем, как речение бога,
Будто бы беды данайцам за то ниспослал Дальновержец,
Что за прекрасную Хрисову дочь я блистательный выкуп
Не пожелал получить. Ну да! Я хочу ее очень
Дома иметь; Я ее Клитемнестре, законной супруге,
Предпочитаю: нисколько не хуже она Клитемнестры
Станом своим и лицом, своими делами и нравом.
Но соглашаюсь: ее возвращу, если требует польза.
Лучше желаю я видеть спасенье, чем гибель народа.
Вы ж мне награду тотчас приготовьте, чтоб я средь ахейцев
Не оставался один безнаградным, – прилично ли это?
Сами вы видите все, что свою я теряю награду».

Так он сказал. И ответил ему Ахиллес быстроногий:
«Сын многославный Атрея, корыстнейший муж между всеми!
Высокодушным ахейцам где взять тебе эту награду?
Мы не имеем нигде сохраняемых общих сокровищ;
Что в городах разоренных мы добыли, всё поделили;
А отбирать у народа, что было дано, не годится.
Лучше ее возврати в угождение богу. А после
Втрое и вчетверо все мы, ахейцы, за это заплатим,
Если поможет нам Зевс крепкостенную Трою разрушить».

Сыну Пелея в ответ сказал Агамемнон владыка:
«Доблестен ты, Ахиллес, на бессмертных похожий, – однако
Полно лукавить: меня провести иль склонить не сумеешь!
Хочешь, чтоб сам обладал ты наградой, а я, обойденный,
Так, без нее бы сидел? И велишь, чтобы эту отдал я?
Пусть же ахейцы меня удовольствуют новой наградой,
Столь же приятною сердцу, вполне равноценною с первой.
Если же в том мне откажут, то сам я приду и награду
Или твою заберу, иль Аяксову, иль Одиссея
Дать заставлю; и рад тот не будет, к кому я явлюся!
Все это, впрочем, подробно обдумать мы сможем и после.
Нынче же черный корабль на священное море мы спустим,
Выберем тщательно лучших гребцов, гекатомбу поставим
И Хрисеиду посадим, прекрасноланитную деву.
Станет один во главе кто-нибудь, разумный в советах, –
Идоменей, Одиссей ли божественный, храбрый Аякс ли,
Или и сам ты, Пелид, ужаснейший между мужами,
С тем, чтобы жертвою к нам Дальновержца на милость подвигнуть».

Гневно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий:
«Эх, ты, в бесстыдство одетый, о выгоде все твои думы!
Кто из ахейцев захочет твои предложения слушать –
В путь отправляться какой-то иль храбро с врагами сражаться?
Я за себя ли пришел, чтобы против троян-копьеборцев
Здесь воевать? Предо мною ни в чем не повинны троянцы.
Ни лошадей, ни коров у меня ведь они не угнали, –
В счастливой Фтии моей, многолюдной, плодами богатой,
Нив никогда не топтали; безмерные нас разделяют
Горы, покрытые лесом, и шумные воды морские.
Нет, для тебя мы, бесстыдник, пришли, чтобы ты был доволен,
Честь Менелая блюдем и твою, образина собачья!
Ты ж за ничто это все почитаешь и все презираешь.
Также и мне ты грозишь, что моей завладеешь добычей,
Подвигов тяжких наградой ахейцами мне присужденной.
Но никогда не имею награды я равной с твоею,
Если ахейцы какой-нибудь город троянский захватят.
Больше всего нас приводят к победе средь сечи жестокой
Эти вот руки мои; но как только дележ наступает,
Дар богатейший – тебе. А я, и немногим довольный,
В стан свой к судам возвращаюсь, трудом боевым истомленный.
Еду теперь же во Фтию! Гораздо приятней вернуться
На кораблях изогнутых домой. Посрамленный тобою,
Не собираюсь тебе умножать здесь богатств и запасов!»

Тут возразил Ахиллесу владыка мужей Агамемнон:
«Что же, беги, если хочешь! Не я умолять тебя стану
Ради меня оставаться; останутся здесь и другие;
Честь мне окажут они, а особенно Зевс промыслитель.
Всех ненавистней ты мне меж царями, питомцами Зевса.
Только раздоры, война и сраженья тебе и приятны.
Да, ты рукою могуч. Но ведь это дано тебе богом.
В дом возвращайся к себе с кораблями своими, с дружиной.
Правь мирмидонцами там. По тебе я, поверь, не печалюсь,
Гнев твой меня не страшит, а грозить тебе буду я вот как:
Феб-Аполлон у меня Хрисеиду мою отнимает, –
Пусть! Ее на моем корабле и с моею дружиной
Я отошлю; но к тебе я приду и твою Брисеиду
Сам уведу, награду твою, чтобы ясно ты понял,
Силой насколько я выше тебя, и чтоб каждый страшился
Ставить со мною себя наравне и тягаться со мною!»

Так говорил он. И яростный гнев охватил Ахиллеса.
Сердце в груди волосатой меж двух колебалось решений:
Или, острый свой меч обнажив, у бедра его бывший,
В разные стороны всех разбросать и убить Атреида,
Или же гнев прекратить, смирив возмущенное сердце.
В миг, как подобными думами разум и сердце волнуя,
Страшный свой меч из ножен извлекал он, явилась Афина
С неба; послала ее белорукая Гера богиня,
Сердцем обоих любя и равно об обоих заботясь.
Став позади Ахиллеса, коснулась волос его русых,
Видима только ему, никому же из прочих незрима.
Быстро назад обернулся Пелид изумленный; узнал он
Сразу Палладу-Афину; блестели глаза ее страшно.
Громким голосом ей он слова окрыленные молвил:
«Дочь Эгиоха, зачем ты сюда ниспустилась с Олимпа?
Иль пожелалось тебе увидать Агамемнона наглость?
Но говорю я тебе, и я это намерен исполнить:
Скоро он дух свой чрезмерной своею надменностью сгубит!»

Так отвечала ему совоокая дева Афина:
«Бурный твой гнев укротить я сошла, если будешь послушен,
С неба; послала меня белорукая Гера богиня,
Сердцем обоих любя и равно об обоих заботясь.
Ну, оканчивай ссору, рукою меча не касайся!
Словом, впрочем, ругайся, каким тебе будет угодно.
Вот что тебе я скажу, и все это исполнится точно:
Вскоре тебе здесь дарами такими ж прекрасными втрое
За оскорбленье заплатят. Сдержись же и нам повинуйся!»

Ей отвечая, промолвил тогда Ахиллес быстроногий:
«Вашего с Герою слова, богиня, я слушаться должен,
Как бы духом гнев ни владел, ибо так оно лучше.
Тем, кто послушен богам, и боги охотно внимают».

На рукоятке серебряной стиснув тяжелую руку,
Меч свой огромный в ножны опустил Ахиллес, покоряясь
Слову Афины. Она ж на Олимп воротилась обратно
В дом Эгиоха-Зевеса, в собрание прочих бессмертных.
Сын же Пелея с словами суровыми тотчас к Атриду
Вновь обратился, и в сердце нисколько не сдерживал гнева:
«Пьяница жалкий с глазами собаки и с сердцем оленя [3] У эллинов олень считался образцом трусости, как у нас заяц.