Гомер - Илиада

!
Ты никогда ни в сраженье отправиться вместе с народом,
Ни очутиться в засаде с храбрейшими рати мужами
Сердцем своим не решался. Тебе это кажется смертью.
Лучше и легче в сто раз по широкому стану ахейцев
Грабить дары у того, кто тебе прекословить посмеет.
Царь, пожиратель народных богатств, – над презренными царь ты!
Будь иначе, – в последний бы раз ты нахальничал нынче.
Но говорю я тебе и великою клятвой клянуся, –
Этим жезлом я клянусь, который ни листьев, ни веток
Вновь не испустит, однажды в горах от ствола отделенный,
Зелени больше не даст, раз медь уж с него удалила
Листья с корой и ветвями; теперь его носят в ладонях
Судьи, ахейцев сыны, уставы блюдущие Зевса.
Пусть этот жезл тебе будет моею великою клятвой:
Время придет, и ахейцев сыны возжелают Пелида
Все до последнего; горько крушась, ты помочь им не сможешь
В битве, когда под ударами Гектора-мужеубийцы
Будут толпами они погибать; истерзаешь ты скорбью
Сердце свое, что ахейца храбрейшего так обесчестил!»

Так сказал Ахиллес и, стремительно на землю бросив
Жезл, золотыми гвоздями обитый, уселся на место.
Сидя напротив, Атрид бушевал. Тут сладкоречивый
Нестор поднялся, пилосский оратор с голосом звучным.
Слаще пчелиного меда текли с языка его речи.
Два поколенья исчезло людей, предназначенных к смерти,
С кем родился он когда-то и вырос в хранимом богами
Пилосе, – третьим уже поколеньем старик управлял там.
Добрых исполненный чувств, обратился он к ним и промолвил:
«Горе! Великая скорбь на ахейскую землю нисходит!
Как ликовали б владыка Приам и Приамовы дети,
Сколь беспредельную радость троянцы бы все испытали,
Если б узнали, какую вы распрю затеяли оба, –
Вы, меж данайцев в собраниях первые, первые в битвах!
Мой не отриньте совет: ведь на много меня вы моложе.
Знал я когда-то мужей и сильнее, чем вы, и храбрее;
С ними я дело имел, и они не гнушалися мною.
Нет, подобных мужей не видал я и ввек не увижу, –
Воинов, как Пирифой и Дриант, предводитель народов,
Иль как Эскадий, Кеней, Полифем, небожителям равный,
Иль порожденный Эгеем Тезей, на бессмертных похожий [4] Пирифой, Дриант и пр. – лапифы, воинственное фессалийское племя. На свадьбе Пирифоя произошло победоносное сражение лапифов с кентаврами, полулюдьми, полуконями. .
Были то люди могучие, слава сынов земнородных.
Были могучи они, с могучими в битвы вступали,
Горных чудовищ [5] Горные чудовища – кентавры. сражали, ввергая в ужасную гибель.
Был я, однако, и с ними в содружестве, Пилос покинув,
Издалека к ним пришедши: меня они вызвали сами.
Тех побеждал я чудовищ один на один. А сражаться
С ними никто б из людей не осмелился, нынче живущих.
Слушали речи мои и советы мои принимали
Эти люди. Примите и вы. Так было бы лучше.
Ты, Агамемнон, хоть властью силен, не лишай Ахиллеса
Девушки: раньше в награду ему ее дали ахейцы.
Также и ты, Пелеид, с царем перестань препираться:
Чести подобной, как он, не имел ни единый доныне
Царь-скиптроносец, которого Зевс возвеличивал славой.
Пусть ты очень силен, пусть богинею на свет рожден ты,
Все ж тебя выше Атрид: людей ему больше подвластно.
Сердце свое усмири, Атреид, я тебя умоляю,
Гнев прекрати на Пелида: сильнейшим он служит оплотом
Всем нам в войне злополучной, которую нынче ведем мы».

Нестору молвил в ответ повелитель мужей Агамемнон:
«Так, справедливо ты все говоришь и разумно, о старец!
Но человек этот всех тут желает собою превысить,
Хочет начальствовать всеми и всеми решительно править,
Хочет указывать всем. Но навряд ли ему подчинятся.
Или вечные боги создали его копьеборцем
Лишь для того, чтобы бранными всех осыпал он словами?»

Речь его перебив, отвечал Ахиллес многосветлый:
«Трусом ничтожным меня справедливо бы все называли,
Если б во всем, что ни скажешь, тебе уступал я безмолвно.
Этого требуй себе от другого кого-нибудь; мне же
Ты не приказывай: я подчиняться тебе не желаю!
Слово иное скажу, и обдумай его хорошенько:
В бой руками вступать из-за девушки я не намерен
Против тебя иль другого кого: вы взяли, что дали.
Но ничего из другого, что есть пред судном моим черным,
Против воли моей захватив, унести ты не сможешь!
Если же хочешь, попробуй, пускай и вот эти увидят:
Черная кровь из тебя вдоль копья моего заструится!»

Так меж собою сражаясь словами враждебными, оба
С мест поднялись и собранье ахейских дружин распустили.
В ставку свою к кораблям равнобоким Пелид богоравный
Шаг свой направил, при нем и Патрокл с мирмидонской дружиной,
Сын же Атрея на море спустил быстроходное судно,
Двадцать выбрал гребцов, погрузил на него гекатомбу,
Дар Аполлону, и сам прекрасную Хрисову дочерь
Взвел на корабль. А начальником встал Одиссей многоумный.

Сели они на корабль и поплыли дорогою влажной.
Сын же Атрея отдал народам приказ очищаться.
Все очищались они и нечистое в море бросали.
В жертву потом принесли у всегда беспокойного моря
Фебу они гекатомбу из коз и быков без порока.
Запах горящего жира в дыму заклубился до неба.

Так они в стане трудились. Атрея же сын Агамемнон
Ссоры кончать не хотел, которой грозил Ахиллесу,
Но обратился со словом к Талфибию и Еврибату, –
Вестники были его и проворные спутники оба:
«В стан отправляйтесь скорей к Ахиллесу, Пелееву сыну,
За руки взяв, уведите прекрасную дочерь Брисея.
Если же он вам откажет, то девушку сам заберу я,
С большим пришедши числом, и хуже тогда ему будет».

Так он сказал и послал их, напутствуя строгою речью.
Молча оба пошли вдоль всегда беспокойного моря.
В стан мирмидонцев пришли, к кораблям, и нашли Ахиллеса,
Пред кораблем чернобоким и ставкой своею сидевшим.
Их увидав пред собою, не радость Пелид обнаружил.
Оба смутились они и, стыдясь Ахиллеса, стояли,
Не обращаясь с вопросом к нему и не молвя ни слова.
Их в своем сердце он понял и к посланным так обратился:
«Радуйтесь, други глашатаи, вестники Зевса и смертных!
Ближе идите: Атрид, а не вы предо мною виновны.
Он вас сюда посылает за девой прекрасноланитной.
Богорожденный Патрокл, пойди приведи Брисеиду,
Дай увести. Но да будут свидетели оба они же
Перед лицом всеблаженных богов и людей земнородных
И пред самим бессердечным царем, если некогда снова
Надобность будет во мне, чтоб от смерти избавить позорной
Прочих ахейцев! Безумствует он в погубительных мыслях,
«Прежде» и «после» связать не умеет, не может придумать,
Как, пред судами своими сражаясь, спастися ахейцам».

Так он сказал. И Патрокл дорогого послушался друга.
Вывел из ставки Пелида прекрасную он Брисеиду,
Отдал послам, и они к кораблям удалились ахейским.
С ними пошла поневоле и женщина. Тотчас покинул,
Весь в слезах, друзей Ахиллес и, от всех в отдаленьи,
Сел близ седого прибоя. Смотря в винночерное море,
Руки вперед протянул и к матери милой взмолился:
«Мать моя! Так как на свет родила ты меня кратковечным,
Чести не должен ли был даровать мне высокогремящий
Зевс Олимпиец? Теперь же и малой меня он лишает.
Злую обиду широкодержавный Атрид Агамемнон
Мне причинил: отобрал у меня и присвоил награду».

Так он в слезах говорил. И владычица мать услыхала,
Сидя в морской глубине у родителя старца Нерея.
Быстро из моря седого, как легкое облако, выйдя,
Села близ милого сына она, проливавшего слезы,
Нежно ласкала рукой, называла и так говорила:
«Что ты, дитя мое, плачешь? Какая печаль посетила
Сердце твое? Не скрывай, расскажи, чтобы знали мы оба!»

Матери, тяжко вздыхая, сказал Ахиллес быстроногий:
«Знаешь сама. Для чего тебе, знающей все, говорить мне?
Мы на священную Фиву, Гетиона город, ходили
И разгромили его, и добычу представили в стан наш.
Все хорошо меж собой ахейцев сыны поделили.
Дочь прекрасную Хриса они Агамемнону дали.
Хрис, священнослужитель без промаху бьющего Феба,
К быстрым пришел кораблям меднолатных ахейцев, желая
Пленную вызволить дочь, заплативши бесчисленный выкуп.
Шел, на жезле золотом повязку неся Аполлона,
И обратился с горячей мольбою к собранью ахейцев,
Больше всего же к обоим Атридам, строителям ратей.
Все изъявили ахейцы согласие криком всеобщим
Честь жрецу оказать и принять блистательный выкуп.
Лишь Агамемнону было не по сердцу это решенье.
Нехорошо жреца он прогнал оскорбительным словом.
В гневе старец обратно пошел. Аполлон дальновержец
Принял молитву его, ибо очень он мил Аполлону.
Злая стрельба началась по ахейцам. Густыми толпами
Воины гибли. Повсюду носилися божий стрелы
С края на край по широкому стану. Тогда прорицатель,
Знающий точно глагол Стреловержца, его нам поведал.
Первым я подал совет преклонить к милосердию бога.
Злоба Атрида взяла. Немедленно с места поднявшись,
Стал мне словами грозить. И угрозы свои он исполнил!
В Хрису ахейцы везут быстроглазую девушку эту
В быстром своем корабле и дары посылают владыке.
В ставку ж мою приходили недавно послы от Атрида
И увели Брисеиду, мне данную общим решеньем.
Если только ты можешь, вступись за отважного сына!
К Зевсу пойди на Олимп, умоли его, если услугу
Сердцу его оказала ты в чем-либо словом иль делом.
Часто ребенком в чертогах отца приходилось мне слышать,
Как ты хвалилась, что только тобою одной из бессмертных
Зевс чернооблачный был охранен от беды и позора
В день, как его олимпийцы другие сковать собирались, –
Гера, с ней Посейдон и дева Паллада-Афина.
Ты же, богиня, пришла и от уз избавила Зевса,
Быстро призвав на Олимп многохолмный сторукого в помощь;
Имя ему Бриарей у богов, у людей же – Эгеон.
Силою страшной своею он даже отца превосходит. [6] Бриарей – по Гомеру – сын Посейдона.
Возле Крониона сел он в сознании радостном силы,
Боги в ужас пришли и сковывать Зевса не стали.
Это напомни ему и моли, обнимая колени.
Не пожелает ли он подать свою помощь троянцам
И, избивая ахейцев, прогнать их до самого моря
И до судов, чтоб царя своего распознали ахейцы,
Чтобы узнал и широкодержавный Атрид Агамемнон,
Как погрешил он, ахейца храбрейшего так обесчестив!»

Слезы из глаз проливая, ему отвечала Фетида:
Горе мне, сын мой! Зачем для страданий тебя родила я?
Если бы ты пред судами, без слез, в безопасности полной
Мог оставаться! Недолог твой век, и конец его близок!
Нынче ты вместе и всех кратковечней, и всех злополучней.
Не на веселую долю, дитя, тебя родила я в чертогах!
На многоснежный Олимп я отправлюсь, метателю молний
Все расскажу, и, быть может, его убедить мне удастся.
Ты же теперь оставайся пока при судах быстроходных,
Гнев на ахейцев питай, и от битв удержись совершенно.
Зевс к Океану вчера к беспорочным на пир эфиопам
Отбыл, а следом все вместе другие бессмертные боги.
Но на двенадцатый день на Олимп он опять возвратится.
К меднопорожным палатам Кронида тогда я отправлюсь
И, до его прикоснувшись колен, умолить постараюсь».

Так сказав, отошла, Ахиллеса оставив на месте
С сердцем, исполненным гнева за женщину с поясом пышным,
Взятую силой и против желанья ее. Одиссей же
Хрисы достиг и святую с собою привез гекатомбу.
В гавань глубокую Хрисы войдя, спустили ахейцы
Вмиг паруса и, свернув их, в черный корабль уложили.
Мачту к гнезду притянули, поспешно спустив на канатах,
Сели за весла и к пристани судно свое подогнали.
Выбросив якорный камень, причальный канат укрепили,
Вышли на берег крутой, многошумным кипящий прибоем,
И гекатомбу с судна Дальновержцу свели Аполлону.
Вслед сошла и дочь жреца на берег родимый.
Деву тогда, к алтарю подведя, Одиссей многоумный
В руки отцу передал и такое сказал ему слово:
«Хрис! Повелитель мужей Агамемнон меня присылает
Дочь тебе возвратить и священную здесь гекатомбу
Фебу принесть за данайцев, чтоб милостив был к нам владыка,
В гневе великом наславший на нас многостонные беды».

Так он сказал и вручил Хрисеиду. И, радуясь, принял
Дочь дорогую отец. Между тем гекатомбную жертву
Быстро вокруг алтаря разместили ахейцы в порядке,
Руки умыли и зерна ячменные подняли кверху.
Жрец между ними с руками воздетыми громко молился:
«Слух преклони, сребролукий, о ты, что стоишь на защите
Хрисы и Киллы священной и мощно царишь в Тенедосе!
Ты на молитву мою благосклонно на-днях отозвался
И возвеличил меня, поразивши ахейцев бедою.
Так же и ныне молю: на мое отзовися желанье
И отврати от данайцев теперь же позорную гибель!»

Так говорил он, молясь. И его Дальновержец услышал.
Стали ахейцы молиться, осыпали зернами жертвы,
Шеи им подняли вверх, закололи и кожи содрали,
Вырезав бедра затем, обрезанным жиром в два слоя
Их обернули и мяса кусочки на них положили.
Сжег их старик на дровах, багряным вином окропляя.
Юноши, около стоя, в руках пятизубцы держали.
Бедра предавши огню и отведавши потрохов жертвы,
Прочее всё, на куски разделив, вертелами проткнули,
Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли.
Кончив работу, они приступили к богатому пиру.
Все пировали, и не было в равном пиру обделенных.
После того, как питьем и едой утолили желанье,
Юноши, вливши в кратеры [7] Кратер – большая чаша, в которой смешивалось вино (2/5) с водою (3/5); из кратера черпали вино и разливали по кубкам. напиток до самого верху,
Всем по кубкам разлили, свершив перед тем возлиянье.
Пеньем весь день ублажали ахейские юноши бога.
В честь Аполлона пэан прекрасный они распевали,
Славя его, Дальновержца. И он веселился, внимая.

После того же, как солнце зашло и сумрак спустился,
Спать улеглися ахейцы вблизи корабельных причалов.
Но лишь взошла розоперстая, рано рожденная Эос,
В путь они двинулись снова к пространному стану ахейцев.
Ветер попутный ахейцам послал Аполлон Дальновержец.
Белые вверх паруса они подняли, мачту поставив,
Парус срединный надулся от ветра, и ярко вскипели
Воды пурпурного моря под носом идущего судна;
Быстро бежало оно, свой путь по волнам совершая.
После того, как достигли пространного стана ахейцев,
Черное судно они далеко оттащили на сушу
И над песком на высоких подпорках его укрепили. [8] Чтоб не подгнивало дно корабля.
Сами же все разошлись по своим кораблям и по стану.

Он же враждою кипел, при судах оставаяся быстрых, –
Богорожденный Пелид, герой Ахиллес быстроногий;
Не посещал он собраний, мужей покрывающих славой,
И не участвовал в грозных сраженьях. Терзаяся сердцем,
Праздно сидел, но томился по воинским кликам и битвам.

Срок между тем миновал, и с зарею двенадцатой снова
Вечно живущие боги к себе на Олимп возвратились
Вместе все; во главе их Кронид. Не забыла наказов
Сына Фетида. Поднявшись из волн многошумного моря,
С ранним туманом взошла на Олимп и великое небо.
Там Громовержца сидящим нашла одиноко, без прочих,
На высочайшей вершине горы многоглавой Олимпа.
Села пред Зевсом владыкой, колени его охватила
Левой рукой, а правой его подбородка коснулась
И начала говорить, умоляя Крониона-Зевса:
«Зевс, наш отец! Если в прошлом когда оказала услугу
Я тебе словом иль делом, исполни мое мне желанье:
Сына почти моего, – кратковечнее всех остальных он.
Ныне обидел его повелитель мужей Агамемнон:
Отнял награду и сам, отобравши, добычей владеет.
Так отомсти же за сына, премудрый Зевес олимпийский!
Войску троянцев даруй одоленье, покуда ахейцы
Сына почтить не придут и почета ему не умножат».

Так говорила. И ей ничего не ответил Кронион.
Долго сидел он безмолвно. Фетида же, как охватила,
Так и держала колени его и взмолилася снова:
«Дай непреложный обет, головою кивни в подтвержденье
Иль откажи; ты ведь страха не знаешь; скажи, чтобы ясно
Я увидала, как мало мне чести меж всеми богами».

Ей с большим раздраженьем сказал облаков собиратель:
«Дело плохое! Меня принуждаешь ты ссору затеять
С Герою. Станет она раздражать меня бранною речью.
Вечно она средь богов уж и так на меня нападает
И говорит, что в боях помогать я стараюсь троянцам.
Но удалися теперь, чтоб тебя не заметила Гера.
Сам ко всему приложу я заботу, пока не исполню.
Вот, головой я кивну, чтоб была ты уверена твердо.
Это – крепчайший залог меж богов нерушимости слова,
Данного мной: невозвратно то слово, вовек непреложно
И не свершиться не может, когда головою кивну я».

Молвил Кронион и иссиня-черными двинул бровями;
Волны нетленных волос с головы Громовержца бессмертной
На плечи пали его. И Олимп всколебался великий.

Так порешив, они оба друг с другом расстались. Фетида
Ринулась в бездну морскую с блестящих вершин олимпийских,
Зевс же направился в дом свой. Все боги немедля с седалищ
Встали навстречу отцу; не посмел ни один из бессмертных
Сидя входящего встретить, но на ноги все поднялися.

Там он в кресло уселся свое. Белорукая Гера
Все поняла, увидавши, как он совещался о чем-то
С дочерью старца морского, серебряноногой Фетидой.
Тотчас с язвительной речью она обратилася к Зевсу:
«Кто там опять из богов совещался с тобою, коварный?
Очень ты любишь один, избегая общенья со мною,
Тайно решенья свои принимать. Никогда не посмел ты
Прямо, от сердца, хоть слово сказать мне о том, что задумал».

Гере на это ответил отец и бессмертных и смертных:
«Гера! Решенья мои не всегда ты надейся услышать.
Тяжки, поверь мне, они тебе будут, хоть ты и жена мне.
То, что услышать возможно, никто никогда не узнает
Раньше тебя – ни из вечных богов, ни из смертнорожденных.
Те же решенья, что я без богов пожелаю обдумать,
Не добивайся разведать и ты, и расспросов не делай».

После того отвечала ему волоокая Гера:
«Что за слова, жесточайший Кронид, ты ко мне обращаешь?
Разве тебе я расспросами так уж когда докучаю?
Можешь себе преспокойно решать, что только захочешь.
Нынче ж я страшно боюсь, что окажешься ты проведенным
Дочерью старца морского, серебряноногой Фетидой.
Утром сидела с тобою она, обнимала колени;
Ей ты, наверно, кивком подтвердил, что почтишь Ахиллеса,
И обещался немало мужей погубить пред судами».

Гере на это ответил Зевес, собирающий тучи:
«Гера, дивлюсь я тебе! Все заметишь ты, все ты узнаешь!
Этим, однако, достичь ничего ты не сможешь, а только
Больше меня оттолкнешь. И хуже придется тебе же.
Если я так поступаю, то, значит, мне это угодно!
Лучше сиди и молчи, и тому, что скажу, повинуйся.
Все божества, сколько есть на Олимпе, тебе не помогут,
Если я, встав, наложу на тебя необорные руки».

Молвил. И страх овладел волоокой владычицей Герой.
Молча сидела она, смирив свое милое сердце.
В негодованьи молчали другие небесные боги.
Славный же мастер Гефест с такой обратился к ним речью.
Мать успокоить хотелось ему, белорукую Геру:
«Горестны будут такие дела и совсем нетерпимы,
Если вы оба начнете вражду меж собой из-за смертных,
Шумную ссору подняв пред богами! Какая же будет
Радость от светлого пира, когда торжествует худое!
Мать, я тебя убеждаю, хоть ты и сама понимаешь, –
Сделай приятное Зевсу родителю, чтобы опять он
Не раздражился и нам не смутил бы прекрасного пира.
Стоит ему захотеть, – и мгновенно Кронид молневержец
Выбьет всех из седалищ: намного ведь нас он сильнее.
Мягкими, мать, постарайся его успокоить словами.
Милостив станет тотчас после этого к нам Олимпиец».

Так он сказал и, поднявшись с сидения, кубок двуручный
Подал матери милой и вновь обратился к ней с речью:
«Мать моя, духом сдержись и терпи, как бы ни было горько,
Чтобы тебя, дорогую мою, под ударами Зевса
Я не увидел. Тогда не смогу я, хотя б и крушился,
Помощь тебе оказать: Олимпийцу противиться трудно!
Он уж однажды меня, когда я вмешаться пытался,
За ногу крепко схватил и с небесного бросил порога.
Несся стремглав я весь день и тогда лишь, когда заходило
Солнце, на Лемнос упал; чуть-чуть только духу осталось.
Там уж меня подобрали немедля синтийские мужи».

Так сказал. Улыбнулась в ответ белорукая Гера
И приняла, улыбнувшись, наполненный кубок от сына.
Начал потом наполнять он и чаши у прочих бессмертных,
Справа подряд, из кратера им сладостный черпая нектар.
Неумолкающий подняли смех блаженные боги, [9] Отсюда выражение: «гомерический смех».
Глядя, как по дому с кубком Гефест, задыхаясь, метался.

Так целый день напролет до зашествия солнца в весельи
Все пировали, и не было в равном пиру обделенных.
Дух услаждали они несравненной формингою [10] Форминга – струнный инструмент с четырьмя струнами (лира – с семью струнами). Феба,
Пением Муз, голосами прекрасными певших посменно.
После того же, как солнца сияющий свет закатился,
Спать бессмертные боги отправились, – в дом к себе каждый,
В те места, где Гефест, знаменитый хромец обеногий,
Им построил дома с великим умом и искусством.
А молневержец Зевес к постели пошел, на которой
Спал обычно, когда к нему сладостный сон ниспускался.
Там он, взошедши, почил, и при нем златотронная Гера.
Читать дальше