Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения

Анна Семеновна Присманова (Анна Симоновна Присман) родилась 6 сентября 1892 года в старинном портовом городе Либау (Libau), который эмигранты в Берлине в середине 20-х годов предпочитали называть Либавой, а латыши, переиначив название своей страны в Янтарный берег и переменив имена городов, звали, да и по сей день зовут, Лиепаей. Такими мы любим рисовать в воображении средневековые города: узкие запутанные улички, прокопченные стены домов, костелы и - поскольку город у моря - темные верфи и приземистые лабазы...

("Воспоминание"; "Близнецы")

Истории, полные романтики, наше воображение тоже переносит в такие города, или к ним поближе - туда, где море, белые дюны и на дюнах сосны, янтарь, ветер и рыбацкие лодки, воспоминаниями о которых, действительно, полны стихи Присмановой, перекликаясь в этом и со стихами Владимира Корвин-Пиотровского, и Вадима Андреева, и Георгия Венуса, точно образуя некое "землячество" в эмигрантской литературе. Прибалтика - Нарва и Рига школьных лет Присмановой, родная Либава - ее неотвязная тема, только у Присмановой она вовсе лишена того ясного, нежного отсвета, который имеет обыкновение отбрасывать на стихи детство, да и романтики в них, пожалуй, маловато. Вряд ли она кривит душой, когда признается в своих стихах: "Почти забыты мною латыши..." ("Треугольник"; "Близнецы"). Ее стихи о детстве и о родном Севере, о "первоначальных" днях - сдержаны и трезвы. Но именно в них находим исток поэзии Присмановой, отмеченной и холодом родной Балтики, и ее туманами, и солью, приносимой ветром с залива. Описывая все это в своих стихах, Присманова позволяет себе даже некоторую лиричность. Хотя самые сильные детские впечатления, и печать их несут многие стихи Присмановой, это смерть матери от рака горла и желтый дом бабушки.

Оттого ей не приходит, и не может прийти в голову, опоэтизировать сумасшествие, хотя она и поминает его во всех трех книгах стихов, хотя выстраивает на своем предельно конкретном страхе - метафоры, разительно "конкретные". "Душа, кричащая в смирительной рубашке" или сравнение времени с "доктором в сахарном халате", что "по каждой сверхъестественной палате проходит - равнодушное ко всем", - из стихотворения "Путем зерна...", которым поэт завершает первый сборник стихов ("Тень и тело"). А ведь последнее стихотворение в книге - не менее, а то и более, значительно, чем первое. Убежденность Присмановой в том, что "изъяны предков достаются детям" ("Бабушка"), еще усиливает трагическую ноту:

("Бабушка". "Близнецы")

Может показаться, что из детства в зрелое творчество Присманова перенесла только мучительные и больные образы, что туман и соль стихов - еще и взгляд сквозь слезы, вглядывание в детство. Во второй ее книге, "Близнецы", есть десять стихотворений, объединенных в единый цикл "Песок", их можно принять за небольшую поэму, разбитую на главы, каждая из которых есть воспоминание о ком-нибудь из далекого "музыкального города", и каждое из этих воспоминаний заключает в себе трагедию, из тех, что "девочке "...", родившейся с почти-что мертвым ликом", были знакомы от рождения; этот цикл у Присмановой построен на материале собственной биографии - до последней детали, до самой незаметной метафоры: в гавани "соль разъела камни как проказа", - пишет Присманова, - а ведь ее отец был инспектором по проказе и работал в городском госпитале; не матерью, но мачехой называет Присманова Софию (мудрость), - после смерти матери воспитанием Анны и ее старших сестер Веры с Елизаветой занялась мачеха, женщина редких душевных качеств.

Но циклом "Песок" биографичность в лирике Присмановой, пожалуй, и исчерпывается, узнать о жизни, о физической жизни поэта Анны Присмановой из стихов можно немного. О ней вообще немногое известно, тем более - о доэмигрантском периоде. Семья Присман покинула Латвию сразу после провозглашения там Советской власти, перебралась в Москву и не поспешила вернуться назад после нового переворота. В книге воспоминаний Юрия Терапиано есть упоминание неких публикаций Присмановой в московских изданиях [1] Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. Эссе, воспоминания, статьи. - Издательства Альбатрос - Третья волна. Париж Нью-Йорк, 1987. С.113 , однако единственное сохранившееся свидетельство ее литературной деятельности в Москве - заявление о приеме в "Союз Поэтов" 1921 года. В тот же год три сестры Присман Москву покинули, вернее, бежали из нее, вспрыгнув уже на ходу на крышу переполненного вагона поезда, уходящего в Берлин. Присманова имела право на латвийское гражданство, и Латвия тогда становилась уже вполне спокойной страной, но она предпочла эмигрировать в Германию; впрочем, и "до революции" немало латышей избирало местом жительства Берлин.

Приезд Присмановой совпадает с переломными моментами биографий многих литераторов, оказавшихся тогда же в немецкой столице. Позднее уйдет присущее тому краткому периоду времени ощущение единства литератур - Советской России и берлинской, ощущение подлинности "культуры поверх барьеров", но пока между Берлином и "метрополией" идет интенсивный диалог, в Берлине кипит литературная жизнь, и если судить только по мемуарам, может сложиться впечатление, что относительно малочисленное русское население Берлина состояло исключительно из людей искусства: А.Белый, А.М.Ремизов, И.С.Соколов-Микитов, А.Н.Толстой, Ив.А.Пуни... Любопытные заметки оставил Гессен: "Беженцы составляли горсточку в четырехмиллионном Берлине, и, казалось бы, должны в нем бы раствориться, а сумели они так намозолить немцам глаза, что однажды в "Ульке" - иллюстрированном приложении к "Берлинер Тагеблатт" - появилась карикатура, под заголовком "Картина будущего", изображавшая "Курфюрстендаммский проспект" и "Тауэнцивскую улицу", пестреющие русскими вывесками и названиями и редкими надписями в окнах магазинов: здесь говорят по-немецки!" [2] Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. - Paris: YMCA-Press, 1979. С.139. . "Горсточка" русских литераторов не испытывала недостатка в русских изданиях: инфляция, катастрофическая для немцев, обернулась относительной дешевизной для пришельцев и настоящим издательским бумом, к 1922 году в Берлине насчитывалось 72 русских издательства, такого изобилия не знал, пожалуй, и Петербург [3] Гессен, там же, С.106.