Василий Сумбатов - Прозрачная тьма: Собрание стихотворений

Здесь веет славою нетленной,
Перед которой время – прах.
Здесь вечность грезит вдохновенно,
Заснув у Данта на руках.

Не яблони ли в небе отцвели?
Не мотыльков ли белых кружит стая?
Не лепестки ль, не крылья ли, блистая,
В морозный день на старый Рим легли?
Нежданный гость полуденной земли –
Везде белеет пелена густая,
Покрыта ей и улица пустая,

И древний храм, и пышный парк вдали.
Когда мороз под ледяным забралом
Шагает вдоль по улицам пустым,
Покрытым серебристым покрывалом, –
И чуждый мир мне кажется родным,
И близок мне – в уборе небывалом –
Великий город семихолмный Рим.

Крутится, свищет над Римом пурга,
Пальму и кедр одевая в снега.
С дрожью в поникших остывших ветвях
Пальма вздыхает о солнечных днях,
Грезит о юге, где сладостен зной,
Видит далекий Египет родной.
Кедр же, купаясь в пушистом снегу,
Грезит о севере, видит тайгу,
С поднятой гордо стоит головой,
Шапкой красуясь своей снеговой.
Ветер насмешливо смотрит на них, –
Слышал и помнит он гейневский стих, –
Как под метелью на голой скале
Кедр одинокий мечтал о тепле,
Как он дремал, и сквозь белую тьму
Грезилась стройная пальма ему, –
Пальма, что нынче с ним рядом растет,
Но никогда ни его не поймет,
Ни этой снежной красы, что кругом
Вьется и блещет живым серебром.

Сегодня в буйный снегопад,
В мороз сердитый – молний взгляд
Не раз сияньем голубым
Зажег под снегом спящий Рим,
И гром так грозно грохотал,
Как бомб разрывы, как обвал,
Стремглав катящийся с вершин
По пестрым склонам Апеннин.
Нам всем случалось слышать гром –
В грозу и даже ясным днем, –
И это не дивило нас,
Но гром зимой, в морозный час,
И молний блеск сквозь снег густой
Уже не кажутся простой
Игрой природы, – что-то в них
Звучит как грозный вещий стих,
Как укоризна, как запрет,
Как предсказанье страшных бед,
Как кем-то поданный сигнал,
Что уж идет девятый вал.

Их было трое – молодых прислужниц
В известной всем таверне Азэлины, –
Все три – красавицы: Сиона дочь Мария,
Гречанка Эгле, Смирна из Египта.

Когда дохнул огнем Везувий на Помпею
И раскаленный град камней, песка и пепла
Низвергнулся на обреченный город,
Веселая таверна опустела.

Все завсегдатаи мгновенно разбежались,
Кто – по домам, кто – к Сарно, кто – на взморье,
И три красавицы покинули таверну,
И все в один и тот же час погибли…

Прошли века. Обличье тела Смирны
Нашли среди других у алтаря Изиды,
А тело Эгле – в парке пышной виллы,
В объятиях патриция Марцелла;

У цирка в портике нашли Марии тело,
Она в земном поклоне там застыла
Пред камнем, на котором был изваян
Из слов молитвы «Pater noster» крест.

Дуб пожелтевший одинокий
Над кручей горною повис
И, мучим жаждою жестокой,
С тоской глядит в долину, вниз,

Где травы шелковые тучны,
Где допотопною змеей
Ползет-скользит ручей беззвучно,
Блестя холодной чешуей…

О, если бы взмахнуть ветвями,
Из камня вырвать кисть корней,
Слететь орлиными путями
Туда, где жизнь для всех вольней,

Где сын его в избытке силы
Кичится зеленью ветвей,
Не зная жажды, что томила
Его отца от юных дней.

Чем выше всходишь – видишь шире,
Но видишь мельче всё с вершин, –
Всё тает в голубом эфире,
Всё тонет в нем, и в Божьем мире
Вдруг остаешься ты один.

Вот он – хребет неодолимый,
Где только небо надо мной,
Где я – отшельник нелюдимый –
Питаться буду тишиной,

Где брат мой – камень многодумный,
Чужой соблазнам бытия,
Ушел в себя от жизни шумной,
Молчанье возлюбив, как я.

Мы жить с ним дружественно будем
Под тенью облачных кустов,
Мы молчаливо здесь обсудим
Всё, для чего не нужно слов.

Но знаю я: потом, в селенья
Спустившись с этих вечных скал,
Я позабуду все решенья,
Что мудрый камень подсказал,

И я горюю, сознавая,
Что не пройдет еще и дня,
Как снова истина простая
Загадкой станет для меня.

Высоко над лесом дремучим,
Где узкой тропинки конец,
Где с ветром встречаются тучи,
Возносится крест-голубец.

Он стар, только новая крыша
От солнечных рдеет лучей,
И нет по окрестностям выше,
Древнее его и святей.

Лужайка снарядами взрыта, –
И здесь бушевала война, –
Спасителя ноги разбиты,
В груди Его рана видна,

И черный осколок гранаты
Из раны глядит до сих пор,
Но кротко взирает Распятый, –
Лишь милостью полнится взор.

И кажется – нет здесь распятья,
Ни крови, ни терний венца, –
Здесь только раскрыты объятья,
Здесь только любовь без конца.

Трудно жить человеку без зренья, –
Вместо красок и форм видеть мрак,
Жить на ощупь, не знать направленья,
Натыкаться на каждый косяк…

Не своими глазами читаю
И пишу не своею рукой, –
У тебя, милый друг, отнимаю
Краткий отдых и редкий покой.

Ты полна доброты и терпенья,
Ты меня понимаешь без слов,
Ты – надежда моя на прозренье,
Ты – защита моя и покров.

И под благостным этим покровом
Дух мой новым познаньем расцвел, –
Я таинственным зрением новым
Вижу ангельский твой ореол.

Ты со мной неотступно всегда и везде, –
Слышу в ветре родное дыханье,
И в горах, и в лесах, и в волне, и в звезде
Вижу ясно твои очертанья.

В струях Тибра мне видятся волны Невы,
Петербургских дворцов отраженья,
В дальних звонах я благовест слышу Москвы,
Переливы церковного пенья.

Там, у виллы, – звучит Петергофский фонтан,
Царскосельская вьется аллея,
И не твой ли повис над рекою туман,
Под закатным лучом розовея?..

Не Кавказ ли вон там – у гигантской скалы?
Не твои ли там тучки проплыли?
А в лесу – эта тень, этот запах смолы,
Эти птиц голоса – не твои ли?..

Рождавшейся Империи столица –
Санкт-Петербург – Петрополь – Петроград –
Лишь при Империи ты мог родиться
И вместе с ней ты встретил свой закат.