Вадим Шершеневич - Стихотворения и поэмы

О чем грустнеете! Посмотрите: как в тосте
Сталкиваются фужеры, эти ветки стучат!
Поэтичную грусть на взвей-ветер бросьте,
Улыбнитесь на пляску веселых звучат!

В городе, богатом стуком и мучью,
Где в улицах серьги фонарей висят,
Где залив моря, точно грудь проститучья,
Вываливается из корсета камнистых громад,
И на этих грудях прыщами желтеет пена,
А утесы жмут морскую ладонь,
И витрины глотают пастью бессменной,
Как в цирке факиры, рекламный огонь,
Где город перебросил на ленте бульваров суму,
Незримую даже и мне — поэту,
Там видал я его, застывшего ни к чему,
Считавшего минуты, как нищий монеты.
Он привычным лицом улыбнулся мне,
Сознался навыклым тоном в обидах,
И вот я беспомощен и снова весне
Отдаю свой мечтательный пламенный выдох!

Посмотрите: у меня чуть-чуть незабудки,
Я тоже весенюсь и любить прихожу!
Растеряв на дорогах февральские шутки,
Ни о чем не тужу.
Ведь время такое, притягивающее, мокрое!
Дни проходят небыстрым гуськом!
И я, наполняясь похотью до-края,
Не могу согреться календарным теплом.
Ты поэт, а они всегда и повсюдно
Говорили о любви, и вот,
Когда мне от любви особенно трудно,
Когда вся я раскрылась, как зарей небосвод,
Я зову тебя. Не надо мне вовсе
Того, что привык ты всем прошептать!
Ты поэт и мужчина. Так иди же за мной, приготовься!
Поцелуем маю откозырять!

Ах, упасть на кровать, как кидаются в омут,
И телами,
Как птица крылами,
Как в битве знамя,
Затрясти и захлопать.
А губы вскипят сургучом и застонут.
И всю эту черную копоть
Любви до бессилья раскутать.
Пропотеть любовью,
Как земля утренней росою, ни разу не спутать,
Не позабыть, где изголовье!

Да! Да! Между нами
Поцелуи заогромнятся,
Как белая пена между телами
Соостровья!
Я хочу! Я нескромница!
Я бесстыжая!
Но весна такая рыжая!

И солнце бодает землю шилом,
Щекоча умелыми пальцами лучей, —
Неужели же только тел хочущих вылом,
Неужели же только чехарда ночей?!

Но поэты сами нас звали вылиться,
Как лавой вулкан, как минутами час.
Любовь, как большая
Слепая
Кормилица,
Прокормит обоих нас.

Боже, как скучно! Послушай, ведь это ужасно:
Чуть весна своей кисточкой красной
На лицах прохожих, слегка туманных,
Зарисует веснушки, и после зари,
Как жолтые птицы в клетках стеклянных,
На улицах зальются пухлые фонари, —
Так сейчас же во всех этажах,
Как стряхнутый снег, белье срывается,
И в кроватях, в корчах, во всех домах
Люди катаются,
Как на Пасху яйца,
Крутятся, извиваются,
Голые, худые, тучные!
Клешнями рук защемляют друг друга,
Слюни смешав, целуются трудно и туго!
Не знаю, как тебе, а мне,
В моей тишине,
Всё это смертельно скучно!

Да, но ведь и Уж с животом противно-стальным
На голове несет корону!
И в постелях над всем немного смешным
Золотят парчу радости страстные стоны.

У лохмотий зимы не могу без сил.
Не хлопай глазищами ты, как в ладоши.
Я сегодня, тоскливец и совсем нехороший,
Пойду зарыдать у чугунных перил.
Пусть резинкой тепла снега как-то вдруг
Сотрутся, протрутся, не плача, не ноя,
По канавам полей, как по линиям рук,
Я, цыганка, земле предскажу лишь дурное.
Ах, и улицы хотят выволочиться из города,
И сам город вывертывает харю свою.
И ночь трясет мраком, как козлиную бороду,
И вздыхает: Спаси, Господи, полночь твою!
Нет! Не коснется весною строфа уст,
И не встретить мне, видно, зари той,
В которой я, захудалый Фауст,
Не спутаю Марты с Маргаритой!

Еще и снова! И к этой тоже!
И с ней про любовь! И здесь не найду!
И вот я пестрею, на себя не похожий,
Не похожий на марабу и какаду!

Я ищу любовника тихого, как сахар сладкого,
Умеющего облиться ливнем моих волос.
Всё равно мне какого: хорошего, гадкого,
Стройного, как восклицание, сгорбленного, как вопрос.
Но в теплой прическе вечера спутанного,
Где краснеет, как шрам, полоска лучей,
Приласкаю его я, беспутного. Еще нежней!

А потом — «да!»,
Когда
От этой нежной ласкови взбесится
Жоланий взлетный качель
И жолтый якорь месяца
Зацепится за постель.

Тогда нежно ласкать моего хорошего,
Втиснуть, как руку в перчатку, в ухо слова.

Ну, а после едкого, острого крошева,
Когда вальсом пойдет голова?

Сжимая руки слегка сильнее,
Мечтать о том,
Что быть бы могло!

А потом?!..
Всё и всё нежнея,
Лопнет ласка, как от кипятка стекло,
Станут аршины больше сажени,
Замахавши глазами, как торреро платком.

Тогда тихо,
Тихо,
Чуть-чуть увлажненней,
Поцелуй раскачнется над лбом.
Так долго,
Ах, долго,
Пока баграми рассвета
Не выловится утонувший мрак в окно,
Ласкать и нежить моего поэта,
О котором желала давно…
Трепеты,
Взлепеты,
Облик картавый…

Тихое «нет» перемножить на «да» —
И вместе рухнуть поющей оравой…

Никогда!

Неужели и в этот миг — «нет»?
Когда тело от ласки пеною набродится,
Когда взгляд любовника прыгнет,
Как сквозь обруч клоуна, сквозь уста?

Тогда тихо взглянуть, как глядела Богородица
На еще не распятого Христа!
И в речницах припрятать эту страсть, как на память платок…

А тело несытое, как черствый кусок,
Опять покатится на окраины
Подпевать весне, щекочущей бульвары,
Опять ходить чаянно
Без пары!
Но ведь я поэт! Я должен стихами пролиться!
Я должен, я должен любиться!
В городах, покрытых шершавой мостовой,
Точно кожей древесной жабы,
Я пойду искать такой,
Которая меня увлекла бы.
Смешной
И невзрачный, побреду влюбляться
И, не смея не верить, безнадежно почти,
Буду наивно и глупо искаться
С той,
Которую не должен найти!
В провалы отчаянья, по ступенькам досады,
Я буду искать ту, которой нет.
А если б нашел я ту, что мне надо,
А если б знал я то, что мне надо,
Тогда бы я был не поэт.