Федерико Лорка - Стихи (2)

Ночи, колдующей ночи синие сумерки пали. В маленьких кузнях цыгане солнца и стрелы ковали. Плакал у каждой двери израненный конь буланый. В Хересе де ла Фронтера петух запевал стеклянный. А ветер, горячий и голый, крался, таясь у обочин, в сумрак, серебряный сумрак ночи, колдующей ночи

Иосиф и божья матерь к цыганам спешат в печали они свои кастаньеты на полпути потеряли Мария в бусах миндальных, как дочь алькальда, нарядна; плывет воскресное платье, блестя фольгой шоколадной. Иосиф машет цыганам, откинув плащ златотканный. А следом - Педро Домек и три восточных султана. На кровле грезящий месяц дремотным аистом замер. Взлетели огни и флаги над сонными флюгерами. В глубинах зеркал старинных рыдают плясуньи-тени. В Хересе де ла Фронтера полуночь, роса и пенье.

О звонкий цыганский город! Ты флагами весь украшен... Гаси зеленые окна все ближе черные стражи! Забыть ли тебя, мой город! В тоске о морской прохладе ты спишь, разметав по камню не знавшие гребня пряди...

Они въезжают попарно, а город поет и пляшет. Бессмертников мертвый шорох врывается в патронташи. Они въезжают попарно, спеша, как черные вести. И связками шпор звенящих мерещатся им созвездья. А город, чуждый тревогам, тасует двери предместий...

Верхами сорок жандармов въезжают в говор и песни. Часы застыли на башне под зорким оком жандармским. Столетний коньяк в бутылках прикинулся льдлм январским. Застигнутый криком флюгер забился, слетая с петель. Зарубленный свистом сабель, упал под копыта ветер. Снуют старухи цыганки в ущельях тени и света, свисают сонные пряди, мерцают медью монеты. А крылья плащей зловещих вдогонку летят тенями, и ножницы черных вихрей смыкаются за конями.

У вифлеемских ворот сгрудились люди и кони. Над мертвой простер Иосиф израненные ладони. А ночь полна карабинов, и воздух рвется струною. Детей Пречистая дева врачует звездной слюною. И снова скачут жандармы, кострами ночь засевая, и бьется в пламени сказка, прекрасная и нагая. У юной Росы Камборьо клинком отрублены груди, они на отчем пороге лежат на бронзовом блюде. Плясуньи, развеяв косы, бегут, как от волчьнй стаи, и розы пороховые взрываются, расцветая... Когда же пластами пашни легла черепица кровель, заря, застыв, осенила холодный каменный профиль...

О мой цыганский город! Прочь жандармерия скачет черным туннелем молчанья, а ты - пожаром охвачен. Забыть ли тебя, мой город! В глазах у меня отныне пусть ищут твой дальний отсвет. Игру луны и пустыни.

перевод А.Гелескула

Баллада морской воды

Море смеется у края лагуны! Пенные зубы, лазурные губы...

- Девушка с бронзовой грудью, что ты глядишь с тоскою?

- Торгую водой, сеньор мой, водой морскою.

- Юноша с темной кровью, что в ней шумит не смолкая?

- Это вода, сеньор мой, вода морская.

- Мать, отчего твои слезы льются соленой рекою?

- Плачу водой, сеньор мой, водой морскою.

- Сердце, скажи мне, сердце, откуда горечь такая?

- Слишком горька, сеньор мой, вода морская...

А море смеется у края лагуны, Пенные зубы, лазурные губы.

перевод А.Гелескула

РОМАНС ОБРЕЧЕННОГО

Как сиро все и устало! Два конских ока огромных и два зрачка моих малых ночей не спят - и не видят, как за горами, долами далекий сон уплывает тринадцатью вымпелами. Они глядят, мои слуги, на север в синей короне и видят руды и кручи, где я покоюсь на склоне, колоду карт ледяную тасуя в мертвой ладони...

Тугие волы речные в осоке и остролистах подхватывали мальчишек на луны рогов волнистых. А молоточки пели сомнамбулическим звоном, что едет бессонный всадник верхом на коне бессонном.

Двадцать шестого июня судьи прислали бумагу. Двадцать шестого июня сказано было Амарго: - Можешь срубить олеандры за воротами своими. Крест начерти на пороге и напиши свое имя.

Взойдет над тобой цикута и семя крапивы злое, и в ноги сырая известь вонзит иглу за иглою. И будет то черной ночью в магнитных горах высоких, где только волы речные пасутся в ночной осоке. Учись же скрещивать руки, готовь лампаду и ладан и пей этот горный ветер, холодный от скал и кладов. Через два месяца минет срок погребальных обрядов.

Мерцающий млечный меч Сант-Яго из ножен вынул. Прогнулось ночное небо, глухой тишиною хлынув.

Двадцать шестого июня глаза он открыл - и снова закрыл их, уже навеки, августа двадцать шестого... Люди сходились на площадь, где у стены на каменья сбросил усталый Амарго груз одинокого бденья. И как обрывок латыни, прямоугольной и точной, уравновешивал смерть край простыни непорочной.

перевод А.Гелескула

САН-ГАБРИЭЛЬ

(Севилья)

I

Высокий и узкобедрый, стройней тростников лагуны, идет он, кутая тенью глаза и грустные губы; поют горячие вены серебряною струною, а кожа в ночи мерцает, как яблоки под луною. .И туфли мерно роняют в туманы лунных цветений два такта грустных и кратких, как траур облачной тени И нет ему в мире равных ни пальмы в песках кочевий, ни короля на троне, ни в небе звезды вечерней. Когдав над яшмовой грудью лицо он клонит в моленье, ночь на равнину выходит, чтобы упасть на колени. И недруга ив плакучих, властителя бликов лунных, архангеля Габриэля в ночи заклинают струны. - Когда в материнском лоне послышится плач дитяти, припомни цыган бродячих, тебе подаривших платье!

II

Анунсиасьон де лос Рейес за городскою стеною встречает его, одета лохмотьями и луною. И с лилией и улыбкой, склонясь в поклоне плавном, предстал Габриэль-архангел, Хиральды прекрасный правнук.

Таинственные цикады по бисеру замерцали. А звезды по небосклону рассыпались бубенцами.

- О Сан-Габриэль, мне тело иглою пронзила нежность! Твой блеск моих щек горящих коснулся жасмином снежным. - С миром, Анунсиасьон, о смуглое чудо света! Дитя у тебя родится прекрасней ночного ветра. - Ай, свет мой, Габриэлильо! Ай, Сан-Габриэль пресветлый! Я б ложе твое заткала гвоздикой и горицветом! - С миром, Анунсиасьон, звезда под бедным нарядом! Найдешь ты в груди сыновней три раны с родинкой рядом. - Ай, свет мой, Габриэлильо! Ай, Сан-Габриэль пресветлый! Как ноет под левой грудью, теплом молока согретой! - С миром, Анунсиасьон, о мать царей и пророчиц! Цыганам светят в дороге твои горючие очи.

Дитя запевает в лоне у матери изумленной. Дрожит в голосочке песня миндалинкою зеленой. Архангел восходит в небо ступенями сонных улиц...

А звезды на небосклоне в бессмертники обернулись.

перевод А.Гелескула

СВЕЧА

В скорбном раздумье желтое пламя свечи!

Смотрит оно, как факир, в недра свои золотые и о безветренном мраке молит, вдруг затухая.

Огненный аист клюет из своего гнезда вязкие тени ночи и возникает, дрожа, в круглых глазах мертвого цыганенка.

перевод М.Самаева

СЕЛЕНЬЕ

На темени горном, На темени голом Часовня. В жемчужнные воды Столетние никнут Маслины. Расходятся люди в плащах, А на башне Вращается флюгер. Вращается денно, Вращается нощно, Вращается вечно. О, где-то затерянное селенье В моей Андалузии Слезной...