Дмитрий Воденников - Обещание

Но однажды я такое проделал, выпустил ярость (проклятье), но понял, что, возможно, сильно буду раскаиваться потом. И тогда – накинув в последний момент лассо, я вернул – все, что пустил в конкретного (вполне дерьмового) человека, в самого себя и утром долго не мог подняться от ужасной головной боли.

Три дня меня терзали то ли бесы, то ли паника и отчаяние, или, может, мне это все померещилось, – уже неважно. Главное, что я понял, – это то, что мрак и зло – отвратительны.

Чем дольше живешь на этом свете, тем яснее понимаешь, что счастье – это то, что всегда с тобой. Мы просто забыли (я – забыл, ты – забыла, они – забыли, но вот я вспомнил теперь и не забуду уже никогда), что счастье – это почти как спички: что оно всегда с тобой – просто сейчас они завалились в карман или за подкладку. Но оно все равно ЗДЕСЬ. И ни от кого не зависит.

Ни от чужой любви, ни от нашей удачи, ни от нашего положения дел, ни от нашего не-одиночества. Оно – ПРОСТО ЕСТЬ.

Даже если мы часто бываем несчастны.

Это наш внутренний остов, скелет, состав крови, кальций в наших костях и постоянный бэкграунд в наших ироничных умах. Только не забывай: что счастье так пронзительно и в своей сути так невыносимо, что, когда человек его испытывает, он начинает крутиться, как Шарик, которому на шею привязали гремящую консервную банку. Крутиться, чтоб только это счастье с себя скинуть. Потому что счастье всем видно (а значит, позорно), потому что оно очень громкое и непривычное (а значит, мешает спать, точнее: даже лежать мешает)... Потому что тебе от него – никуда не деться .

Во всех этих мучениях любви (всех этих злорадных кошачьих играх с другим человеком, вполне дебильных и детских) – самое главное и сладостное знать, что чужое терпение небесконечно.

«Время рассудит» (чего оно там рассудит? – запорошит и все), «время залечит», тебя забудут, отпустят, простят, перестанут любить...

И почему-то это самое блаженное во всех наших убогих играх.

Никаких резонов. Одно веселое зверство.

Если ж представить, что ты мучаешь человека как бы навек, как в тысячелетнем рабстве, без всякой возможности тебе отомстить (полным потом равнодушием) – вот тут уже тухло все. Скучно. Погано. Как с ухом – больным.

Нет .

Только так – на границе будущего забвенья.

В ожидании, через лет 5 или 6, на пограничной полосе.

Вот тогда – радость бытия.

И воздух свежее, и солнце ярче, и небо – аквамарин.

– Смотри, туча на дальней границе моего королевства начинает потихоньку пожирать мир. Значит, можно попробовать построить новый.

– Если получится, мой король.

Я сижу с сигаретой на пограничной полосе, в ярком тумане. Раскладываю разные камни.

Деревянный камешек Burberry Touch пахнет осенью и корзиной для свежестираного белья. Новым льном. Глиняный камешек Dior Homme пахнет тленом и тоже осенью. Умершей, золотой. Я сижу на балконе в кресле, курю (бычки оставляю в цветочном горшке) и нюхаю: то корзину для белья и простыни в английском доме, то Джонни Деппа в гробу. А то голубцы, которые готовлю в микроволновке.

Еще одна такая неделя, и я стану бессмертным.

Но слабоумным.

Я часто живу в ощущении какого-то скорого конца. Не в смысле меня или чего-то, а как физического понимания границы, за которым начинается нечто совершенно иное и куда, если честно, мне не так уж и хочется идти (а что делать).

Вот и сегодня я проснулся утром с четким убеждением, что что-то кончилось.

Осталось только это «что-то» найти и определить.

Больше всего мне нравится читать тексты, по прочтении которых тебе кажется, что тебя поймали на чем-то, переплюнули, уличили. Обычно – поймали на том, что ты вот сейчас сидишь и читаешь, а там изменилась жизнь. Как правило, это бывает в прощальных вещах (когда человек решил круто изменить свою жизнь, уйти, или она сама изменилась).

Еще в самом начале, когда я только начал вести первый публичный блог, я прочел по ссылке письмо девушки, которая уходила на войну. То ли она была наемницей, то ли еще кем-то, не помню. Зато помню – моментальное ощущение стыда, за все: за всю шелуху, мусор и лепет, которую ты обычно городишь, когда твердо сидишь в собственной жизни по самое горло. Причем – сидишь на стуле. Причем – перед монитором.

Комичность (убожество) твоей ситуации, твоей фигуры (а ты в этот момент пронзительно видишь себя именно со стороны) высвечивается как раз этим чужим жестом свободы.

Это похоже на стихи.

На настоящие стихи.

Когда ты читаешь такие чужие стихи – тебе становится стыдно, что ты не там . Не на этой вершине, не на этой горе.

Надеюсь, что я тоже многим доставил такие же неприятные (в альпийском смысле) минуты.

...В какой-то момент понимаешь, что все родственное, семейное тянет тебя в землю. Как будто родственники, спящие в соседней (или в одной с тобой) комнате, во сне – сами того не осознавая – тянут из тебя силы. Корнями. Забирают с собою в почву.