Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

На заре на утренней то не облак, тая,
белизной слюдяной отметится,
не звезда засветится –
по полю чистому, росянистому,
во своем любезном отечестве
идет Сын Человеческий,
ко заутреням поспешая, к ранним звонам,
стопой благосклонной
травки малыя не приминая.
А что ни слово из уст канет –
то цветик завянет.
«Кто любит брата своего больше Меня –
тот недостоин Меня.
Заповедь новую вам даю:
кто душу погубит свою –
обретет ее, согрешив ли – Меня помянет –
ныне же станет
со Мной в раю».

Легче душе из тела изойти,
чем из сердца гордого молитвенному слову:
ты ли – тот, кто должен прийти,
или ждать нам другого?
И в ответ – кто кому? то ли он – мне, то ли я – ему,
Только свет во свет и тьма во тьму:

«Еще ли не в житнице пшеница,
не в огне плевел?
Я жну, где не сеял,
собираю, где не рассыпал,
зерно чужое сторицей.
Мертвые пусть хоронят мертвых,
вами же примется
царство внутри вас и вне,
неимущему дастся, у имущего отнимется,
ибо милости хочу, а не жертвы,
и блажен, кто соблазнится о Мне».

Ужаснулась я, изумилась – да поклонилась
обретенному отцу – и всему концу
непереносного бремени,
своему роду-племени.
Допыталась его, чаянного,
оказалася – посреди своего двора,
супротив креста,
что Иудина сестра, жена Каинова,
да неужто же, не дай Господи, спаси Господи,
дочь Антихриста?

Ах, и раскину же я,
о т моря д о моря, с поля н а поле,
тело свое крепкое, живучее – хлебной нивою.
Ах, и лягут же мои косы распущены,
леса дремучие – дубом, ивою.
Ах, и хлынет же кровь моя
волн а ми полными, рек а ми нескорыми,
ключами-студенцами, озерами.
И уберусь же я красного золота грудами,
непочатыми богатыми рудами.
И покрасуюсь же я всеми утехами-забавами,
птицами, цветами, травами.
Мне ли плакати, разубранной – н а поди,
миру всему на удивление,
Господину моему на утешение!

А, да и кину же я всё, что мне любо-дорого,
под ноги встречному недругу-ворогу:
реки повысушу, хлеба повызноблю,
леса повырублю, поля-горы повыброшу –
нате, берите, что хотите, кому что ладится,
а мне бедной ничего не надобно.
Донага раздета, ограблена дочиста,
поругана, осмеяна, со свету сжита,
по ветру развеяна – пойду я убогая
нехоженым путем-дорогою
по миру побираться Христовым именем,
спасаться крестным знаменьем.
Тюрьмы, остроги — мои палаты,
цепи, вериги – мои наряды,
брань, покоры – мои царские пиры,
чужие дворы, заборы – могилы
моей красы да силы.

Эка что! зато спасу, целым унесу
сердце свое, душное, порченое,
непоклончивое, незабывчивое,
от Антихристова роду-племени –
ко Христову святому имени.
И по смертном по часе,
измаявшись в бесовом согласии,
обрадуюсь о моем Спасе я.

У двери каменные гости –
К нам Смерть и Страх напоследях.
И люди – тени, люди – трости
На непомерных площадях.

Ребячьи руки точно спицы,
Голодной птицы стук в окно.
Мы скоро скажем: дети, птицы –
Да, это было, но давно.

Родная, встань, всплесни руками –
Ты детям хлеба не дала.
Но над зарытой – только камень,
На погорелой – лишь зола.

Ведь правда нам была дороже
Тебя и дома твоего.
Неужто правда – дело Божье,
А человечье – естество?

Нас неготовыми доспели
Проговорившие грома.
Покров нам – каменные щели,
Тяжелоярусы – дома.

Мы молча ждем, могилу вырыв,
Удару шею обнажа –
Как раб на плахе ждет секиры,
Как вол на бойне ждет ножа.

Как вол на бойне, раб на плахе –
Связали нас, зажали рот,
И в горьком прахе, в бледном страхе
Молчит поэт, и нем народ.

Не будет так. Клянусь гробами,
Уже раскрытыми для нас:
Порабощенные рабами,
Мы им споем в последний раз.

Споем, что прав державный лапоть,
Венцы сегодня свергший ниц,
Но завтра – слезы будут капать
На сгибы Пушкинских страниц.

Споем, что ветхи краски партий,
И сквозь поблекшие листы
Проступят вечных знаки хартий –
Всё те же звезды и цветы.

Споем, что слово правды – с нами,
Что слова жизни – страшен гнев,
Что тот, кто бросил в слово камень –
Не оживет, окаменев.

На лобном месте, веку злого
Лихие вины искупив,
Мы верно сдержим наше слово,
Не изменив, не отступив.

Совьем лирические бредни
В созвучий вольных коловерть
И кончим ямб, свой ямб последний
Прощальной рифмой к слову «смерть».

Летучие снега. Луга и тучи – белый саван. Смыл берега,
слил в пену кипень жгучий – холодная, слепительная лава.
Эй, жизнь не дорога. – повыйти, что ли, в поле, – на воле
схватиться силой с метелью поленицей, сестрицей р о дною?
Холодная, помилуй.

Нога в хрустящей, блестящей парче утонет, заслонит гла-
за покров кисейно-снеговой, с головой схоронит покой от
века нежилой. Разверста ворог дуга — долой со света в бе­-
лой тьму утробы, в сугробы спрятан, в богатые, глазето-
вые гробы, мглистой пеленой повит, укрыт от ветра исто-
вой могилой –
Немилая, помилуй.

Игрой потешь лихою околесиц, запутай без пути, поза-
кружи причудами, повысмей, зашути погудами разного-
­лосиц, заворожи у ведовской межи. В пески пуховые,
снег о вые зарой – укрой у ледяной доски — от страсти на-
­прасныя, от праздныя напасти, от власти бесстрастныя
тоски, от пагубныя боли и от постылой неволи любовныя –
Бескровная, помилуй.

В немое било стукнув глухо.
Ступая тупо в мутной мгле,
Идет начетчица-старуха
Творить метание земле.

Стан перетянет жесткий пояс,
Не дрогнет нитка сжатых уст.
Лишь выдаст старость, шубой кроясь,
Сухих колен морозный хруст.

Идет, и вдруг – как вздымет руки,
Как грянет оземь черствым лбом,
Запричитает по разлуке,
Заголосит по неживом,

Как завопит в тоске несносной,
Твердя святые имена –
И вихри вслед размечут космы,
Ее седые дьякона.

И в смутных светах, в бледных бликах
Едва проступят образа,
Иконостасов дымноликих
Несосветимые глаза.

И, чуть завидев строгих очи,
Сама от страха не своя –
Не то блажит, не то порочит
Чужие скорби плачея.

Холодно, холодно. Беда ледяная, неминучая настигла, му-
чает иглами колотого льда. Долог, холоден путь – лечь под
белый полог, отдохнуть. Не вздохнуть, не разомкнуть век
заиндевелых. Тело, как чужое, не сгинается, опускается
чуть живое на холодную, на белую постель. Белый хмель
над ним осыпается – спит, не просыпается, пронзенное
снежными копьями, нежными хлопьями занесенное. И не
дышится, только слышится – где? когда? талая вода из-
подо льда пробивается, собирается в ручьи, и журчит, и
бежит – куда? – да к тем же, всё к новым фиалкам лило-
вым, подснежникам горько-медовым. То не колкие иглы
суставы пронзают, – пронимают землю иголки-тонинки,
молодые былинки-травы. Не метели морок слепит нераз-
глядно, – цветопадный ворох вишен в апреле. Не старуха
седая вопит, убивается – усмехается красота молодая.