Наталья Загвоздина - Дневник

Не оборачивайся! Здесь
носи в себе незабытое
(не это слово завитое) —
зерно в глубокой борозде.

Не оборачивайся зря!
Здесь мало дела, много долга,
и не хватает жизни толку
закончиться в ноздрю ноздря…

Не оборачивайся, как
упрямая «жена Содома»,
отпущенная с миром. Домом
ей столб солёный – кара кар.

Не оборачивайся вслед
худой хуле, забвенью, распре…
И на Того, Который распят,
смотри, обёртываясь в свет.

Почивший Патриарх да кроха-пёс,
да небо, могилы и кресты.
Да Промысел, да Крест, который нёс,
да слёзы небесной красоты.

Бессмертная душа ещё в земной
юдоли (знакомые края).
Идущий впереди идёт за мной —
се воин, споручником храня

меня с тобой… Теперь, заглядывая
в очи Предстателя, ловлю
нездешний свет, тепло нездешнее
и молча я чувствую – люблю.

Какой февраль изменчивый, однако.
Бульвар в снегу. Дорога, тротуар —
в распутице, дожде… И только одинаков
со звонницы размеренный удар,

зовущий, возвещающий… Высоко,
кто верностью и преданностью полн.
На мир невысоко смотря из окон,
сосед мой делит целое… И пол —
пространства жизни видит и не видит
другую половину… Смесь, февраль…
Без паузы накручивать на винтик
сомненья продолжает месяц-враг
текущее…

Текущее… Текущее утащит
в берлогу, где и дрёма, и медведь.
И выставит на дальний перекрёсток,
и исподволь позволит полетать…

В нём есть, как отражение у тайны,
обратное и будущего весть.
Ты в нём что несуразный переросток,
примеривший костюм не по летам…

В нём справно, но и будущим, и прошлым
приправлено житьё.
И хочется вложить умеренную прошву
в безмерное шитьё.

На белый свет не посмотрев,
сижу, плету кудель.
Немеют пальцы. После треб
так надобно гудеть

ногам… За пальцами душа
подводит, от и до…
И вылить на сердце ушат
неплохо. Хворь – водой

стирается… Стереть изъян,
зажить другой судьбой…
Но, бросив рукоделье – я ль?
предстану пред Судьёй.

Что толку заглянуть на волю из-за рамы?
Пейзаж привычен и едва теперь пейзаж.
Лишь чаять и болеть и знать его заране
смотрящему туда и выпавшему аж —

не из окна, не из… Но выпавшему веско.
Пойду и подниму хоть что-то, хоть чуть-чуть.
Мир делится всерьёз не тленной занавеской —
Завесой. Воля – Там. Здесь – медленно молчу…

Все стрелы выпустила в цель,
без цели… Но колчан
тяжёл и давит… Помолчать —
отрада. И на цепь

сажает, как приблуду-пса,
бессилие и гнев…
И гладит пса по волосам,
а этот жмётся к ней…

Глядишь, и вырос лес,
где был один подлесок.
Да ведь и ты взрослей,
и это, знать, полезно.

Ухаживай, храни
и береги от порчи —
он крепок и раним,
и не грешит отпором

ненужному… Живёт
соединеньем с тварным
потоком и широт
не знающим букварных…

День грядущий впереди —
лоскутное одеяло.
Горы, впадины – пройди! —
не упав разок в те ямы.

Март приблизившийся нем.
О весне ни сна, ни слова…
И заглядываешь – нет? —
на дворе отродья злого…

Нет. Дворняги, вороньё,
воробьи, безвредней брата…

Сам везёшь туда-обратно
неподъёмное враньё.

Хожу по снегу. Март. Синица, дятел. Стынет
изнеженная плоть, душа летит наверх.
Взлетать на небо и не радоваться стыдно.
Взлетаешь – упадёшь и – заново… Не верь

рассказам про края, где ровно спозаранку
до снов десятых… Спи и бодрствуй пополам,
лети, лечи своё, как дятел лечит ранку
древесную… Гуляй, босая, по полям…

Кто уедет, кто закроет
дверь на ключ, запрёт на ключик
что болит, и будет кроме
тишины шагать, колючий,

по ступеням страх, по залам
разбредётся бестолково…
Чтобы с ним, в обнимку, знала,
что под ключиком – такого…

Критский голос как колокол сфер
покаянных. Вошедший – язык
колокольный. Кто будет из их
ополченья, тот выдержит сверх
человечьего, мягкого… Так
не сжигает Пасхальный огонь,
не горит у синайских окон
Купина в непалимых листах…

Критским голосом всуе не спеть
ни мелодии – выдох и вдох —
се дыхание. Выход и вход.

Так, нестройный, печалится хор,
и высушивать слёзы – не спех.

Семь раз коснувшись лба, царапнув веки, кисти
елеем напитав, священник прочитал
молитву, и мольба, как кипарис ветвистый,
взрастает день и ночь и что-то прочит нам,

коснувшимся поста, и марта, и печали
нестройной хоровой (а солнце? а «салют»?)…
Течёт со лба елей… Мольба опять в начале…
Не дремля смотрит Тот, с Чьим замыслом сольюсь.

Пустой бульвар с невнятностью осадков —
погода, что не выгонишь собаку…
Подрагивает, как продрогший бакен,
фонарь… И перспективы нет… А сладко.

Проедусь нестареющим маршрутом
троллейбусным и встречу те же лица
домов и фонарей… И тьма – жилица
ночная, то вздремнёт, то оживится,
лишь в память метко быль ввернёт шурупом…

Ах, этот пост в Москве в текущем веке
с участьем всякой всячины по верху…

Что ж вышло на бульваре на поверку?
Снег, дождь… И века сущее на веках…

Только б выбраться к солнцу и в нём
раствориться с руки чьей-то лёгкой…
Здесь в углу «на горохе, с ремнём
незабытым», отрада – далёкой

представляется… Видится быль
повседневная – март невесёлый,
день за днём, чей водитель забыл
направление и – не везёт он.

Только б выбраться к солнцу и в нём
отогреться… Здесь тоже живые.
Каждый вынес отсюда и внёс —
их теплом и лечу ножевые