Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Ваня, тоже задумавшийся о чём-то своём, глянул на своего товарища и невесело молвил:

— Эк у тебя лицо кислющее, как лимону объелся! Да ты не хмурься, ясно, что не то у нас положение, дабы радоваться, да ты всплакнул бы хочь. Авось полёгшее станет?

— Девка я, что ли, чтобы реветь? Ишо чего удумал! Ванька пожал плечами:

— Ну, твоё дело. Моё — предложить… А слёзы пришлось лить многим…

За дверью застучали тяжёлые кованые ботинки. Очевидно, конвойный принёс похлёбку, кроме которой ничем-то больше и не кормили. Митя поморщился:

— Опять эти помои хлебать! Изволили б они откушать её сами!

Вставая, Ваня спокойно заметил:

— Паны мы им, что ли, чтобы немцы нас чем-то лучшим кормили? Эх, Митька, радуйся хоть тому, что вообще кормят. Коли не хочешь с голоду дух испустить, так и помоям рад будешь.

К вечеру пошёл дождь. Ночью, когда все забылись тревожным сном, Митя слушал. Дождь не прекращался и, похоже, собирался идти долго. Размеренный стук капель о влажную землю уводил от тяжёлых дум и успокаивал. Дождь, дождь, дождь. Совсем как летом, да только лето закончилось, как закончилось и мирное время, не так долго продлившееся после гражданской войны. Нескоро этой земле, теперь размываемой небесной влагой, отдохнуть случится. Дождь на время зализывал её рваные раны, но всё не мог потушить огня, охватившего всё её нутро.

Мальчик почти уже уснул, вдруг у противоположной стены раздался едва слышный стук. Привстав, Митя посмотрел в ту сторону, где раздался стук. Проснувшиеся парни, те, что постарше, с недоумением пытались выяснить, что это было. Снаружи какой-то мужчина, очевидно, кто-то из своих, тихим голосом просил подозвать Митю.

Когда мальчик на четвереньках перебрался к той стене и ответил, снаружи сказали:

— Митька, нашёл тебя я таки! А уже и испужаться успел, что увезли вас немцы!

Митя признал родного дядьку. Оказалось, что, прознав про эшелоны, увозящие подростков в Германию (Митины опасения подтвердились), он стал любыми способами искать информацию, чтобы найти своего племянника и помочь ему сбежать.

— Мать твоя извелась уж вся, не мог я на неё смотреть больше. На свой риск сюда пробрался, даром, что эти лиходеи ничего не заметили пока. Тут страсть какая, всё обселили да своими орудиями пообставили, и пройти-то негде! Охранник-то ваш отошёл пока, я и воспользовался моментом, к слову сказать. Это хорошо, что я на железной дороге-то работаю, а то и вообще мог бы сюда не попасть.

— Дядька, что ты всё не о том! Не поторопишься, узрят немцы, и ой как худо придётся!

Дядя Тимофей рассказал, что на эшелон их будут садить завтра, но есть возможность, хоть и очень маленькая, сбежать. Но эта затея могла провалиться, стоит замешкаться на самую малую долю секунды.

Митя передал это всем остальным. Среди парней пошло оживление, которое, однако, быстро пошло на убыль. Похоже, парни и сами до этого продумывали план бегства, но, осознав всю вероятность того, что их убьют, отказались от него.

Кто-то охрипшим голосом сказал:

— Страшно жизню-то терять! И свобода от этой мысли не люба!

Другой, вихрастый парнишка, поддакнул:

— И то верно! К тому же хочь не сейчас пристрелют, дык потом поймают и разделаются! Прятаться-то негде больше. Я вот что скажу: нам уж почти нечего терять. Многие из нас совсем сиротами остались, у других семью в плен взяли, куда нам теперь? Пускай уж везут в Германию! Там хоть какое-то место будет, хочь до смерти работать придётся, а всё одно! Да и кто знает, что там в энтой Германии, могти даже лучше, чем здесь?

Ваня ответил ему:

— Ну-ну, чего разбушевался? Эка видано: в Германии и лучше! Сдурели вы!

Скрыться-то можно на время у дядьки Тимофея, он уж куда-нибудь пристроит, а если придётся, то и в лесу прятаться будем. Порешайте!

Пошли озлобленные споры, и Мите с Ваней то и дело приходилось попридерживать разбушевавшихся ребят, дабы не накликать беды в виде всё пронюхивавших немцев. Но уже было ясно — уговоры бесполезны. Души мальчишек совсем ослабли, чтобы бороться за свою свободу. Кое-кто ещё колебался в нерешимости, но сомневающиеся оказались в большинстве, и это всё решило.

Омрачённый Ваня обратился к Мите:

— Ну, а мы как, тоже остаёмся или бежим? И сам сразу же уверенно ответил:

— Я бегу в любом случае! Пусть хоть пристрелят, пусть тяжко затем придётся, да не люба жизня такая-то, в неволе, Митька?

Теперь и Митя оказался в нерешимости. Он растерянно смотрел на своих товарищей и, слегка запинаясь, сказал:

— Как же так? Мы убежим, а они останутся? Не-е-ет, я на такое дело не согласен. Ты пойми, мне тоже тошно в неволе, да ещё и у этих душегубов, но как же остальные?

Ванька сплюнул от досады и несколько грубовато сказал:

— Да по что ты в благородного решил играть? Не видишь, что ли? Боятся малые! Силком не поведёшь же их за собой. Митька, да прекрати ты это дело! Они сами свой удел выбрали, и от тебя ужо ничего не зависит. Бежишь?

Как плохо быть беспомощным мальчишкой, который ничего не может сделать, чтобы прекратить войну и спасти людей! Митя чуть не плакал от досады, но это действительно было не в его силах. Беспомощными оказались даже взрослые мужчины, которые погибли, и погибнет их ещё немало. А он мог решать только за себя, и то эта возможность оказалась очень ненадёжной, как натянутая нить над пропастью.

Митя отвернулся от своих товарищей. В нынешнем положении они все были товарищи. По несчастью. Мальчик не хотел смотреть на них: на тех, с кем жил на одной улице, на тех, с кем играл когда-то, и на тех, с кем довелось познакомиться только здесь, оказавшись в плену у фашистов.

Дядька Тимофей, ожидавший снаружи, и всё время находившийся в напряжении, с тревогой спросил у племянника:

— Митька, решил? Не тяни время-то, а то всем нам несдобровать!

Парнишка глубоко вздохнул:

— Бегу.

На следующий день рано утром действительно прибыл эшелон. Погода после дождя стояла пасмурная и промозглая, поэтому выгнанные из бараков подростки дрожали от холода. Размытая глина неприятно чавкала под босыми ногами мальчишек и тяжёлыми сапогами немцев. Фашисты то и дело что-то приказывали на своём грубом и непривычном языке.

Один из конвойных, толкнув к вагону ближайшего мальчишку, крикнул:

— Beeilen, Sie sich!

Митя, следовавший сразу за Ванькой, тихо спросил у него:

— Что это значит?

Товарищ передёрнул плечами. Мол, ему-то откуда знать.

Немцы выстроили подростков в шеренги и по очереди стали пропускать в вагоны эшелонов.

Митя слегка дёрнул рубашку Ваньки и глазами указал ему на вагоны эшелона, намекая на то, куда им бежать. Шёпотом он передал ему:

— Когда я второй раз так же дёрну тебя за рубашку, сразу ныряем под вагоны и со всей мочи бежим в лес. Ванька кивком согласился.