Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Уже в гостинице, пакуя к отъезду сумки, я не могла отделаться от мысли, что нынешние московские встречи объединены для меня какой-то важной темой. Не зря дома, накануне, я ввязалась в Интернете в споры, инициированные Экспериментальным творческим центром. Не зря ломала копья с его красноярскими активистами.

Предчувствия меня не обманывают… атмосфера заметно электризуется. И растущий магнетизм социального пространства всё сильнее притягивает нас друг к другу. Нас. То есть — средний класс. Пусть — в довольно-таки нетривиальной его модификации. Но всё же.

Жизнь без героев? Вспоминаю встревоженный голос Владимира Алейникова, несколько раз звонившего мне в аэропорт, — договориться о встрече. Встретиться не удалось: здоровье поэта подорвано годами мытарств и отчаяний; накануне был трудный день — и Владимир Дмитриевич от волнения всё-таки слёг. Спустя несколько суток — он уже писал мне из Коктебеля. Великолепные в своей классической ясности стихи — не итожащие судьбу, отнюдь! Насыщенные тем самым предгрозовым электричеством, которое побуждает нас пробовать на прочность и понемногу трансформировать мир вокруг себя. Вспоминаю Наташу Слюсареву, её хорошую улыбку, её квартиру, наполненную рукотворными чудесами (художница, переводчица и писатель — она причастна творчеству далеко не косвенно и, кажется, ко всем его мыслимым метаморфозам), изысканный ужин, который она приготовила для нас с Мишей… а мы задержались с визитом чуть ли не на шесть часов! Не по своей вине, конечно, но до сих пор неловко, что она так долго нас ждала. При этом — с её стороны — ни тени раздражения или упрёка. Только радость и готовность к общению.

А те, кто моложе? Вспоминаю Алёшу Караковского, Серёжу Арутюнова, Максима Лаврентьева, Машу Полянскую… наконец, неутомимого подвижника, который иногда представляется мне прямо Зевсом каким-то Олимпийским, Женю Степанова. Это — новые люди! Много и толком знающие, внутренне свободные, бесстрашные, целеустремлённые… словно специально вызванные к активности вот этой предгрозовой метафизикой, которая явно и неявно питает их своей энергией. Очень разные. Трезвые (иногда — до мрачного сарказма). Ироничные (иногда — до откровенного «стёба»). Без эгоцентрических предрассудков (что, пожалуй, самое главное). Но и без наивных упований на всесилие жизненного самотёка. Умеющие делать дело. И то, которое «бизнес». И то, которое — «благо».

При этом — очень живые, очень сложные… Очень люди.

Становится легче дышать при мысли, что они есть.

Нас не так мало, как может показаться среднестатистическому телезрителю или обозревателю блогосферы. И, в общем, ничего, что между нами чаще всего — сотни и тысячи километров физического пространства.

Мы найдём друг друга. Мы возьмёмся за руки. И тогда.

21 апреля — 8 мая 2011 г.

Москва-Красноярск

Очень часто приходится слышать, что люди делятся по принадлежности к той или иной культурной традиции. Считается, что тот, чьему сердцу милы звуки балалайки, никогда не сможет понять того, кто предпочитает волынку или тамбурин. Конечно же, дело не в одних только музыкальных инструментах, к ним прилагается определённый костюм, конкретная литературная традиция, язык, стиль танца и т. д.

В этой связи самым страшным преступлением считается смешение культурных кодов. Например, шотландец в традиционном костюме, отплясывающий африканский народный танец, будет считаться осквернителем как шотландской, так и африканской культуры.

По сути эти воззрения являются отголосками цивилизационной теории. По культурным кодам человек определяет свою и чужую национальную идентичность, обретает спасительное чувство принадлежности к роду, воспринимающееся как суррогат бессмертия. Выказать неуважение к национальной культуре значит посягнуть на расторжение связи с предками, что для архаического сознания — табу.

Но, помимо традиционных видов творчества, существуют новые художественные направления, равно воспринятые населением разных стран. Их приверженцы так же ощущают единство с теми, кто разделяет их художественные вкусы, и зачастую с трудом находят общий язык с поклонниками других течений. Так, в своё время очень актуальным было деление молодёжи на «попсовиков» и «рокеров», доходившее порой до рукоприкладства. Академисты не так давно ещё презирали джазменов, джазмены свысока относились к блюзменам, блюзмены воротили нос от рок-н-рольщиков и т. д. Подобные вещи происходили и с живописью, и с кинематографом.

В чём же секрет? Дело тут не только в фанатичной преданности кумирам. Дело в том, что каждое новое направление в искусстве возникает в каких-то конкретных исторических обстоятельствах, питается определённой средой. Связь с этой средой интуитивно и ощущают люди посредством художественных произведений.

Например, на момент возникновения джаза и блюза — эта музыка являлась музыкой низов, передавала ощущения рядового рабочего, а высшие слои общества слушали исключительно академическую музыку. Таким образом, выбирая свой музыкальный стиль, рядовой меломан выбирал и ту социальную группу, с которой он себя ассоциировал. Со временем джаз сделался респектабельным стилем, «музыкой толстых», на чаянья молодёжи отозвался рок-н-ролл, который также постепенно растерял свой бунтарский дух и сделался доходным бизнесом. При этом с внешней стороны рок никак не изменился — он сохранил и резкость звучания, и агрессивность поведения артистов на сцене, и эпатаж. Но теперь все эти художественные средства служат совершенно противоположной цели: они не поддерживают нонконформизм и бунтарство молодёжи, не призывают к реальным переменам, а подменяют их. Человек, живущий в невыносимых условиях страха, неуверенности и давления, копит в себе агрессию, чтобы выплеснуть её в крике и толкотне во время концерта, а потом снова превращается в забитого и послушного обывателя и снова копит зависть, злобу и страх. В наше время быть приверженцем классического рока значит быть конформистом. Музыкой протеста стали ска и хардкор. Тем не менее, молодые люди при знакомстве первым делом всё ещё спрашивают друг у друга о музыкальных пристрастиях. Музыкальный вкус может многое объяснить в человеке: его литературные предпочтения, его гражданскую позицию, его жизненные цели, отношение к религии, к любви.