Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Чёрной птицей на ветке поручня повисаю,
по ночам взрываю пространство чужого города.
Задыхаюсь тобой, до тебя, без тебя, сдыхаю,
только мелочь в карманах, да ветер гремит за
воротом.

…а с утра, возомнив себя белым лебедем,
разбиваюсь.

Я знаю, какими должны быть мои стихи,
чтобы они нравились маме:
такие не стыдно слушать,
но очень стыдно читать.

Я знаю, какими должны быть мои стихи,
чтобы они нравились моим друзьям:
их нужно кричать, наливаясь жёлчью.

Я знаю, какими должны быть мои стихи,
чтобы иметь девочек-фанаток:
такие нужно публиковать в тоненьких книжках
или попросту писать на листочках.

Я знаю, какими должны быть мои стихи,
чтобы заслужить твою похвалу —
я пишу такие стихи.

Я знаю, какими должны быть мои стихи,
но я не смогу их написать.

пережила и эту зиму
переживала всё смогу ли
развоплощалась на витрине
в попытке усидеть на стуле
на тонких несуразных ножках
проходит жизнь проходит глупо
а к супу не подали ложку
а к супу не подали супа
и очень рано появилась
любовь к неперемене пар
а ты всю зиму грелась в people’s
а мне нельзя ни гриль ни бар
и будет общая тетрадь
в расчётах будут дом пелёнки
и если было в кайф писать
то больший кайф носить ребёнка
а третьему легко метаться
срываться грызть краюхи крыш
ему — его. мне — оставаться.
тебе — отправиться в париж.

Я постирала твои носки —
Повод опять прийти
Если замучился от тоски,
И одному претит.
Все будут знать и ругаться либо
Лишь за глаза судить,
Но если поймала такую рыбу,
Надо уху варить.
Разнообразны рецепты варки:
Ленточки теребя,
Будешь играть — приносить подарки,
Но не дарить себя.
Я возмещу тебе все расходы телом или душой.
Только, пожалуйста, не целуйся с этой…
с другой.

Пьеска
Расколото небо — сюжет не нов.
И ложь до того, что уже противно.
Вот только финал не совсем готов,
А значит, и критика не конструктивна.
Но очень правильно осудить,
А, главное, просто — ничто не гложет.
Как будто можно уметь любить.
И не любить будто можно тоже.
Вино допито? Стакан не бить!
И пусть привычно себе лукавить,
Но как он сможет её забыть?
Ну как он сможет её оставить!

Ночь, не породившая чудо,
Не продлится вечно. Зачем?
Мы с тобой пришли ниоткуда
Мы и остаёмся ни с чем.
Будет на кого помолиться —
Мы же не в молельных рядах.
Нам с тобой — пустые страницы,
Нам — пустое небо в глазах.
Небо никого не обманет —
Будет навсегда молодым.
Не считая годы и грани,
Не жалея слёз и воды,
Будем каждый день до обеда
Строить наш, не Ноев, ковчег.
Жаль, что не вернёмся с победой.
Жаль, что не вернёмся вообще.

А мне уже не хочется бежать
И проговариваться под наркозом дури:
В оправе на кольце брильянт зажат,
И платьишки всё чаще по фигуре.
А мне уже не хочется идти
Туда, откуда возвратиться стыдно,
Надеяться, что оправдает стих,
И выглядеть смешно, но колоритно.
Гореть согласна, но — не прогорать.
И, кстати, я тебя давно простила.
И мне совсем не надо умирать:
Я только-то вчера переродилась.

Город закрыл на меня глаза —
Будто бы крысу не стал морить…
Тянет теперь и зовёт назад —
Слёзы в глазах у него мои.
Было — забыли. Теперь — вперёд.
Дальше — не ада, но тоже — круг,
А он по привычке любимым врёт,
Ищет других дорогих подруг.
Видела разные города —
Толку-то, если за каждым — он!
Много хотела ему отдать…
Мелочь просыпала на перрон.

Остров Диксон. Свинцово-седая вода,
Незакатное солнце, бескрайнее небо…
Если ты в тех краях не бывал никогда,
То считай — никогда в царстве мужества не был.
Где ольха и берёза, росточком с вершок,
Как большие, под ветром колышут серёжки,
До того распахнуться душой хорошо —
Пусть её просквозит этот ветер сторожкий.
Там не молкнут неслышные колокола,
В небесах непрестанное чудо вершится,
В оловянные лужицы, как в зеркала,
Необсохшим цыплёнком глядится пушица,
И в озёра оттаявшей злой мерзлоты
Опрокинуты навзничь летучие тучи…
Остров жёсткой реальности, дерзкой мечты,
Остров ночи полярной и вьюги певучей —
Остров верности строгой и дружбы мужской,
Где по льдам и торосам проходит граница…
Прежде чем захлебнуться смертельной тоской,
Пусть мне Диксон
хоть раз
на прощанье приснится!

Ты знаешь, есть старинная легенда
О том, как некогда Великий Мастер
Построил скрипку — и она была
Всех прежних скрипок
во сто раз прекрасней.
Её он долго строил:
выбирал
И слушал дерево,
и колдовал над лаком,
А по ночам молился исступлённо,
Чтоб Бог вдохнул в его творенье жизнь.
И вот она запела наконец.
Она была, как женщина, всесильна
И, уступая нежности смычка,
Могла заставить плакать и смеяться
Кого угодно…
Но бес-завистник под руку толкнул —
Разбился звук о каменные плиты!..
…Он собирал дрожащими руками
Своей мечты колючие осколки;
Он твёрдо знал:
другой такой не будет,
Но склеивал разбитую любовь
Слезами, кровью, яростным упорством.
И день настал,
и Мастер взял смычок.
Он долго медлил, всё боясь коснуться
Молчащих струн, но наконец решился —
И звук возник. И дрогнула Кремона!..
С тех самых пор его ученики
В безжалостном стремленье к совершенству
Просверливали в каждой новой скрипке
Отверстия — чтоб раненая дека
Отчаяньем отозвалась смычку…
Не потому ль, когда настигнет боль,
Рука спешит нашарить лист бумаги?..

Устроил мылу в ванне я
Вчера соревнование:
Какое смоется быстрей —
Хозяйственное?
Детское?
Французское?
Немецкое?
Медовое?
Иль хвойное?
И натиск мыльных пузырей
Так сдерживал достойно я…

Жаль, только был всему судья
В конце мой папа, а не я.

Раз слизняк и два слизняк —
В грибе дырка точится…
Извините за сквозняк —
Очень кушать хочется!

Шёл хомяк
В пиджаке.
Но никто не знал о том,
Что хомяк
В пиджаке.
Потому что с хомяком —
С хомяком
В пиджаке —
Сам шагал я налегке.