Валентин Коровин - Поэты пушкинской поры

Гнездяся в башне позабытой;
На ржавых вереях дверь дряхлая скрыпит,
И свищет ветр в стене разбитой.
Иль время иногда рушительной рукой
С вершины камни обрывает, —
И Волхов с шумом поглощает
Потомков древности святой.
Так старец, ослабев от бед,
Теряет ветхие седины,
И алчной вечности пучины
Уносят их минутный след!..

О Волхов! берегов твоих
Не оглашает днесь ни голос грозной битвы,
Ни тяжкий стон последния молитвы,
Ни вопли дев с полей родных.
К тебе певец идет с довольною душой:
Он любит с башни зреть, задумчивости полный,
Как ты волнуешься сребристою струей,
Колебля рыбарей разбросанные челны;
И перед ним цветущее село

Склоняется над тихими водами,
Любуяся в их светлое стекло;
Здесь берег обнялся зелеными лугами,
Там он стеной песчаною обвис,
И ели древние над ним шатром сплелись!

Мне не забыть тех томных впечатлений,
Питавших мысль мою при Волховских струях.
Картинные брега, я помню вас в мечтах,
Как помнят призраки веселых сновидений!..

Не отравляй моей тоски
Улыбкой, ласкою притворной
И сердца снова не влеки
К мучениям любви упорной!
Невинный жар твоих ланит,
Очей веселое сиянье, —
Всё помню я, – но не слетит
Ко мне любви очарованье.
Нет, не слетит оно назад
К моей душе полузабытой:
Так оставляет аромат
Сосуд, небережно разбитый!..

Есть на земле безвестный уголок,
Уединенный, неприметный:
Знакомый луг, знакомый лес, поток,
И в них дух добрый и приветный.
Он издавна живет в том уголке,
Летает птичкой по дубравам,
Шумит в бору, купается в реке
И улыбается забавам.
Сберется ль в луг красавиц хоровод —
Он между ними невидимкой,
И под вечер он в сумраке поет
Любовь с пастушеской волынкой.
Я не видал его в стране родной,
Но с ним почувствовал разлуку,
Когда, в очах с прощальною слезой,
Я посох странника взял в руку.
Он вкруг меня в унынии шептал:
«Куда? не я ль тебя взлелеял?»
Он за рубеж отчизны провожал
И грустью на меня повеял.
Казалось мне, покинут детства друг,
Который вместе рос со мною.
Недаром же с тобой разлуку, добрый дух,
Зовут по Родине тоскою!

Невидимо толпятся годы,
В их бездне исчезают дни,
Как в море льющиеся воды,
Как миг блестящие огни.
За тайной мглою кроет время
День улетающий за днем,
И тяготеет жизни бремя,
А годы кажутся нам сном.
Иного память утомилась,
Считая ряд прожитых лет;
Ей жизнь как будто бы приснилась,
Минувшее – как дымный след.
Но там, в толпе полупрозрачной,
Мелькают памятные дни,
Как сквозь туман долины мрачной
Блестят приветные огни;
На них ли радости сиянье,
Иль скорби черная печать, —
Они живут в воспоминанье,
Их любит сердце отличать;
Их время от него не спрячет,
И старец, покидая свет,
И улыбнется и заплачет,
Взглянув на жизнь минувших лет.

Вчера я растворил темницу
Воздушной пленницы моей:
Я рощам возвратил певицу,
Я возвратил свободу ей.
Она исчезла, утопая
В сияньи голубого дня,
И так запела, улетая,
Как бы молилась за меня.

Люблю я звук твоих речей,
Наряда твоего небрежность;
Но тягостна душе моей
Твоя услужливая нежность.
Твоих восторгов я стыжусь,
Меня пугает наслажденье;
В моем прискорбном умиленье
Я на тебя не нагляжусь.
Беспечная, в чаду разврата
Еще не огрубела ты, —
Не памятна ль тебе утрата
Твоей девичьей простоты?
Не сладостно ль тебя увидеть
Доверчивую, как дитя, —
Я устыдился б и шутя
Твое младенчество обидеть.
Нередко без огня в крови,
С каким-то грустным состраданьем
Дарю тебя немым лобзаньем,
О жрица ранняя любви.
Нередко ласкою нескромной
Тревожишь ты мою печаль;
Мне жаль красы твоей наемной,
И слабости своей мне жаль.

Другим судьба послала милый дар
Пленять твой ум, живить твое бесстрастье,
Угадывать твой потаенный жар
И похищать души твоей участье;
Пускай других с тобою нежит счастье,
Пускай, тебе покорствуя, они
Забудут мир, желания, измену
И в долгие прекрасной жизни дни.
Младой любви твоей познают цену.
Без зависти, смиренный до конца,
Их тайный друг, твой обожатель тайный,
Я буду ждать, что лаской, хоть случайной,
Когда-нибудь ты наградишь певца.

Когда Владыку муз с холмов его счастливых
Пустынник-юноша, игрою струн своих,
В неведомый шалаш приманит, хоть на миг,
Он празднует сей миг в мечтах честолюбивых!
Но что же чувствует возвышенный певец,
Кто чародейством уст и верой в них сердец,
Земны́й еще, достиг священных сеней неба?
Кому сладчайший мед подносит с лаской Геба?
Кто, лицезрением бессмертных упоен,
На лире радостной подъемля стройный звон,
Томит гармонией Олимп гостеприимный?
Чьи песни смелые, пророческие гимны
Поодаль ото всех воссевший Аполлон
Безмолвно слушает и, быстро вдохновенный,
Снимает древний лавр с главы своей священной.

Повеял май! шумят и блещут воды,
На солнце лист трепещет и блестит,
Цветут луга, пестреют огороды,
Но светлый май меня не веселит.

Пусть тот весны очарованье славит,
Чью душу кроткую, как тихий мир полей,
До поздних лет младенчески забавит
И первый лист, и первый соловей.