Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

Творчество Бородаевского периода 1910-1914 гг. во многом отмечено влиянием Вяч. Иванова, когда-то проницательно разглядевшего, а затем и культивировавшего в начинающем поэте образ поэта-духовидца. И если сборник «Стихотворения» (1909) ориентирован на романтическое двоемирие в плане языка и поэтики и отмечен влиянием элегической поэзии XIX в. и поэзии французского символизма, то новая книга стихов «Уединенный дол» (М., 1914), наряду с явственным увлечением христианской и славянской мистикой (особенно Бородаевского привлекало учение Н. Федорова о воскрешении мертвых и славянофильство К. Леонтьева) и пристальным интересом к оккультным наукам, всё же демонстрирует поэтическую ясность в изображении природы. Не случайно основной сюжет книги – лирический герой в его органической, порой мистической связи с окружающим миром. Первоначально сборник должен был называться «На лоне родимой земли»; была подготовлена обложка книги с гравюрой В. Фаворского, изображающей сеятеля [156] Толстых Г. А. Издательство «Мусагет» // Книга: исследования и материалы. Сб. 56. М., 1988. С. 112-130. . Однако Бородаевский отверг этот проект обложки и изменил название на «Уединенный дол» [157] Сборник вышел под двумя заглавиями: начальный тираж – «На лоне родимой земли», основной – «Уединенный дол». . Столь резкая смена заглавия сообщала одному и тому же сборнику совершенно различные смысловые обертоны. Бородаевский усваивает один из важных принципов построения книги стихов в символистской традиции, где каждый раздел – это, как правило, неслучайная часть целого, семантика которого во многом определена заглавием; вместе с тем это и лирические главы романа, повествующие о внутреннем состоянии автора. Соответственно, Бородаевский вынужден был отказаться от первоначального названия, поскольку оно могло склонить читателя (как склонило В. Фаворского) к вполне однозначной трактовке автора как представителя крестьянской поэзии. Характерно, что поэту и критику С. Городецкому в книге ясно слышались ноты новой «крестьянской» поэзии в духе Клюева, Радимова и Ширяевца, за что он и хвалил автора, вспомнив давнюю характеристику Иванова: «Бородаевский вскрывает византизм, пышную, обрядовую красоту провинциальной России.

Это очень своевременно. <���…> Византизм осознан поэтом. В двух своих учителях – Шарле Бодлере (оригинально и верно понятом) и Вячеславе Иванове он нашел яркий пример любви к пышным тяжестям в словесном искусстве, к словесной меди, к словесному бархату» [158] Городецкий С. Византийский лик // Речь. 1914. № 175, 30 июня. .

Название «Уединенный дол» – по одноименному разделу – в гораздо большей мере отражало авторский замысел книги, части которой выстроены в соответствии с теми духовными поисками, которым следовал поэт на протяжении последних лет. Не случайно сборник большей частью составлен из стихотворений, написанных начиная с 1909 г..

Сборник вышел в апреле 1914 г. [159] Корректура «На лоне родимой земли» датирована 18 февраля 1914 г., последняя – 21 марта 1914 г. Бородаевский, который в это время находился за границей на лекциях Штейнера, отправил Э. К. Метнеру телеграмму: «Эмилий Карлович убедительно прошу Вас разрешить выпуск моей книги в апреле Бородаевский» [160] НИОР РГБ. Ф. 167. К. 13. Ед. хр. 19. Л. 1. Б/г., датирована 26 марта?. . Выходу книги сопутствовала непрекращающаяся вражда внутри редакции «Мусагета» между сторонниками и противниками д-ра Штейнера. Эллис, который сначала был яростным приверженцем антропософии, а в конечном счете переметнулся в лагерь его критиков, поддерживая политику главного издателя и редактора Э. Метнера, рекомендовал ему среди прочих в качестве союзника Бородаевского: «…привлекайте лучших из “Мол<���одого> Мусагета” (Дурылина, Сидорова, Шенрока), что, впрочем. Вы уже и делаете, дайте больше свободы патриарху Григорию, очень хорош, по-моему, Скалдин, не плох Бородаевский, Степун в небольших дозах – мыслим…» [161] Письмо от 3 февраля 1914 г. из Дагерлоха // НИОР РГБ. Ф. 167. К. 8. Ед. хр. 27. Л. 3. . Эллис, скорее всего, почувствовал в сдержанном Бородаевском своего сторонника; в недатированном письме к Андрею Белому М.И. Сизов сообщал: «Приезжал в Москву Бородаевский. Лев с ним подружился: просветил его относительно Штейнера, раскрыл глаза на Иванова и поручил вести в Петербурге соответствующую пропаганду, т.к. там, оказывается, все были превратного мнения. Бородаевский сказал: “а, понимаю”, обещал выписать Geheimwissenchaft и уехал» [162] НИОР РГБ. Ф. 25. К. 22. Ед. хр. 26. Л. 12 об. .

Согласно записям Белого, Бородаевский появляется на курсе лекций Штейнера “Der Christus-Impuls im Zeitenwesen und sein Walten im Menschen” (Мюнхен, 29—31 марта 1914 г.) и посещает строительство Гетеанума: «В эти дни, помнится, в Дорнахе оказался В.В. Бородаевский, которому здесь не понравилось; он всё жаждал умственных разговоров, дебатов и споров об антропософии, а мы были заняты главным образом вопросами техническими: как держать стамеску, как резать по дереву; помню, что лили дожди, дороги превратились в грязь <���…>» [163] Андрей Белый и антропософия. С. 375, 377. .

Однако вскоре поэт критически переосмысливает антропософию как возможность собственного духовного пути. В письме к Вяч. Иванову от 1915 г. он размышлял: «С поэзией я еще не покончил, с антропософией тоже, – однако и то и другое выкристаллизовывается во мне по-иному. <���…> Охладел ли я к антропософии? Да, если понимать таковую, как особую международно-немецкую секту, нет – если взять ее шире “в духе и в истине”. Оккультизм индийский и среднеевропейский, русская церковная мистика и многое другое в какой-то сокровенной глубине духа складываются в нечто целое и свое, от чего легко не откажешься; во всяком случае, от такого отказа я дальше чем когда бы то ни было» [164] Письма В.В. Бородаевского к В.И. Иванову / Вступ. ст., подгот. текста, коммент. Е.В. Глуховой // Вячеслав Иванов: Исследования и материалы. Вып. 1. СПб., 2010. С. 526. . В 1915 г. поэт всё реже появляется в Москве и Петербурге, ведет жизнь деревенского затворника, радушно приглашая навестить курские пенаты своих литературных знакомых. В ноябре он всячески звал в гости А.Н. Толстого с супругой: «У нас тихо и мирно, соседство почти всё разъехалось – все условия налицо для уединенной работы. Сейчас мы остались в полном одиночестве; летом же было довольно много гостей, да сверх того партия художников-богомазов, которые расписывали нашу церковь, где я состою старостой. Зиму в целом пробудем в деревне, если не считать моих большей частью 5-6 дневных вылазок в Курск на земские собрания и, может быть, в Питер, тоже на несколько дней» [165] ОР ГЛМ. Ф. 186. Оп. 3. Ед. хр. 160. Л. 2. Благодарю В. Резвого за любезно предоставленный текст письма. .