Алексей Евтушенко - Третья Твердь

Изящный наклон обрели.

Внутри деревянных строений

Мы правду сумеем сказать…

Лишь тени от стихотворений

Наш мозг продолжают лизать.

Ответственный за переделку,

Доверчивый, как бегемот,

Я вилкой пробрался в тарелку,

Но спрятал улыбчивый рот.

Глаза для просушки повесил

И уши засунул в карман

Хоть знал, что больное Полесье

Укуталось в рваный туман.

Мне август надежд не оставил,

Мне век передышки не дал.

Я лучших друзей не исправил,

А больших любовей не знал.

И было так трудно смеяться

Над этой печалью моей,

Что я испугался раз двадцать

Пока не подумал: "Убей".

Убей эту жирную сволочь

И реку, и веру, и степь.

Убей эту жаркую полночь

И трупы швырни на постель.

Захлопни и двери, и окна…

Эй, кто здесь для счастья рожден?!

Вот вечер. И дерево мокнет

Под теплым последним дождем.

Вползает в пустую коробку двуногая тварь

И прячется в угол, и плачет от боли и страха.

Но к вечеру мозг заживет и обсохнет рубаха,

И день воскресенья покажет стенной календарь.

И сузятся окна, и бревна улягутся в стык,

И пол запоет под ногами; и крыша нависнет;

И ветер швырнет раболепно осенние листья

В стеклянную гладь, человек за которой возник.

Он так же похож на меня, как на камень – луна,

Он вырастил честно упругую новую кожу.

Теряться не время. Теперь только милостью Божьей

Он сможет свободно и долго глядеть из окна

Туда, где течет вдоль широкого леса река.

Туда, где спускается мокрое поле к оврагу…

Ведро во дворе собирает небесную влагу,

И книгу любимую с полки снимает рука.

На краю одинокой Вселенной

Там, где вакуум – по-колено,

Где светило похоже на крик,

Нужно вырастить стены и крышу,

Шум травы и прибоя услышать,

Чтобы всякий к миру привык.

Мы останемся. Времени мало, —

Вон еще одно солнце упало,

Прочертив огневую черту

Через сфероидальную темень…

Тень его пролетела сквозь темя

И растаяла терпко во рту.

В подсознании гулком и длинном

Есть свои облака и долины —

Там поместится город и сад.

И тебе, дивноокий пришелец,

Там найдутся и средства, и цели,

И секунда – вернуться назад.

Мы ищем по городу окна, ведущие в сад,

Где бронзовый мальчик живет у воды родниковой,

Где воздуха хватит и всяких чудес и диковин:

Беседка, дорожка, друзья на скамейке сидят.

Там утром туманы шевелятся между ветвей,

А вечером – птицы, а ночью – прохлада и звезды.

Там дом двухэтажный, из камня и дерева создан,

К себе привлекает веселые взгляды людей.

Вползаю в коробку с прорубленной грубо дырой,

Одежду снимаю, целую детеныша в щеку

И жду терпеливо пока выключателем щелкнет,

Придумавший зверя и дерево нам на убой.

А дом выбирает неспешно на доброй земле

Хорошее место – поближе к воде и дороге.

И стены твердеют на воздухе – можно потрогать.

Старье продавайте. Все будет готово к зиме.

И для тебя найдутся дни

Без осторожных середин,

А лишь начало и конец

Отметят свой приход.

И утро ввалится в окно,

И вечер назовет вино…

– Привет, сынок.

– Привет, отец.

Или наоборот.

Ты будешь яростно взрослеть,

Я научу тебя свистеть,

Читать и драться, и стрелять,

И ненавидеть зло.

И будешь женщин ты любить

И верность Родине хранить,

И я скажу: "Вот видишь, мать,

Нам очень повезло".

Дорога в ночь, и далеко

Звезда святых и дураков.

Жизнь, будто затяжной прыжок —

Надежда на полет.

Успеть бы выдернуть кольцо

И страху заглянуть в лицо.

– Прощай, отец!

– Прощай, сынок!

Или наоборот.

Случится горе и беда,

И суета, и ерунда.

До пота – труд, до боли – стих

И до победы – бой.

Дрожит внутри: "Держись, держись…"

И так всю смерть, и так всю жизнь.

Вперед, пока огонь утих —

Я следом за тобой.

Меняется ветер. Болит голова —

В ней прочно застряли такие слова

Как "Партия", "Ленин", "Единство", "Народ"

(Который упорно к вершинам идет).

А ветер как митинг шумит за окном.

Глаза оторву от стакана с вином

И вдаль погляжу, где под крики: "Скорей!"

Страну покидает последний еврей.

Мне жалко евреев и жалко себя —

Горюю, жалея, жалею, любя.

Мне жалко учение Маркса до слез,

Мне желтые жалко листочки берез…

Я плачу, я горько рыдаю в стакан,

Сгущается и наползает туман,

И голос невнятный в тумане скрипит, —

Оставь алкоголь и вставай, паразит!

И вместе с народом к вершинам иди,

И верь, что победа у нас – впереди!

Я вздрогнул и стукнул стаканом об стол.

Поднялся, оделся и к людям пошел,

Спросил: "Кто последний?" и в очередь стал…

Бровастый архангел над нами витал.

Простите, я Родину тоже люблю

Такую как есть, без прикрас и оваций.

И если придется за Родину драться,

Я первый в себе пацифиста сгублю.

Пусть шторм темно-сизый терзает моря,

И снег укрывает овраги как раны…

Мне поздно бояться, мне каяться рано,

Но самое время надежду терять.

В день гнева пойму, что старался напрасно

И камень швырну прямо в Господа Бога,

Но вдаль по холмам убегает дорога,

Которая так же как в детстве прекрасна.

Там теплая пыль оседает на кожу,

И Дельту предчувствуют чистые реки,

Там с миром навстречу идут человеки

И каждый со мной поздороваться может.

Мы старших легко во вранье уличали,

Сходили с ума и спивались бесследно,

И вешался кто-то, но марши победно

Над Родиной нашей звучали, звучали…

Кому не хватило терпенья на драку,

Кто выбрал квартиру, уют, середину.

Ломали гитары. Сжигали картины

И вместо детей заводили собаку.

Простите, я Родину тоже люблю,

Хоть редко делюсь этой тайной с другими.

Попробовать, что ли, для праздников гимны?

Глядишь, и заплатят – строка по рублю.

Но древнюю мудрость хранит человек,

И звери выходят из леса на трассу…

Сожженная вера, как пепел Клааса

Стучит в мое сердце. Кончается век.

Простите, я Родину тоже люблю.

Я разучился верить наугад

В семидесятые безоблачные годы.

Не удалось построить город-сад

И подключить к нему живую воду.

Истоптаны и степи, и леса,

Заражены моря, озера, реки…

Что там плетут чужие голоса

О непонятном русском человеке?!

Им наплевать на боль большой страны,

На то, что бьем рекорды и поклоны.

На то, что в жадном пламени войны

Сгорело тридцать лучших миллионов.