Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

В одной зажатые горсти
Лежат — ничто и всё.
Объяла вечность их пути,
Как спицы колесо.

Не дуб ли на поле сронил
Листок свой золотой,
Сын буйну голову склонил
Над памятной плитой.

На эту общую плиту
Сошёл беззвёздный день,
На эту общую плиту
Сыновья пала тень.

И сын простёр косую длань,
Подобную лучу.
И сын сказал отцу: — Восстань!
Я зреть тебя хочу...

Остановились на лету
Хребты и облака.
И с шумом сдвинула плиту
Отцовская рука.

Но сын не слышал ничего,
Стоял как в сумрак день.
Отец нащупал тень его —
Отяжелела тень.

В земле раздался гул и стук
Судеб, которых нет.
За тень схватились сотни рук
И выползли на свет.

А тот, кто был без рук и ног,
Зубами впился в тень.
Повеял вечный холодок
На синий божий день.

Шатало сына взад-вперёд,
Он тень свою волок.
— Далёк ли путь? — пытал народ.
Он отвечал: — Далёк.

Он вёл четыреста солдат
До милого крыльца.
Он вёл четыреста солдат
И среди них отца.

— Ты с чем пришёл? — спросила мать.
А он ей говорит:
— Иди хозяина встречать,
Он под окном стоит.

И встала верная жена
У тени на краю.
— Кто там? — промолвила она. —
Темно. Не узнаю...

— Кто там? — твердит доныне мать,
А сын ей говорит:
— Иди хозяина встречать,
Он под окном стоит…

— Россия-мать, Россия-мать, —
Доныне сын твердит, —
Иди хозяина встречать,
Он под окном стоит.

Повернувшись на Запад спиной,
К заходящему солнцу славянства,
Ты стоял на стене крепостной,
И гигантская тень пред тобой
Убегала в иные пространства.

Обнимая незримую высь,
Через камни и щели Востока
Пролегла твоя русская мысль.
Не жалей, что она одинока!

Свои слёзы оставь на потом,
Ты сегодня поверил глубоко,
Что завяжутся русским узлом
Эти кручи и бездны Востока.

Может быть, этот час недалек!
Ты стоишь перед самым ответом.
И уже возвращает Восток
Тень твою вместе с утренним светом.

Мне снился сон, когда в меня стреляли...
Я выстрелы услышал там и тут —
Во сне и наяву они совпали.
Куда бежать? И там и тут убьют!

Потом во сне тень женщины явилась,
От встречных пуль собою заслоня.
И так сказала: — Я тебе приснилась
В последний раз. Не забывай меня.

Смертельный страх моих волос коснулся,
Свистели пули, ветер гнул траву.
Когда она упала, я проснулся
И услыхал: стреляют наяву.

Крутись, крутись, планида голубая!
Светились пули густо в пустоте,
Летели, моё тело огибая,
И гасли, исчезая в темноте.

О близкой смерти я гадал по звуку.
Как страшно в этом мраке погибать!
— Взойди, светило! — протянул я руку,
И пули стали руку огибать.

Взошло светило. На меня открыто
Летели пули. Ветер гнул траву.
Тень женщины во сне была убита,
Свет женщины остался наяву.

Любовь ушла. Не надо возвращенья.
— Тебя убьют! — кричу ей, как судьбе. —
Мне твоего не пережить прощенья.
Живи вдали! Я помню о тебе.

На дно своих скорбей глядят глаза
У тех людей с воздетыми руками,
Бичуемых ветрами и снегами,
Им даже слёзы вытереть нельзя.

Земные руки их напряжены,
Как будто небо держат над собою.
Они такими вышли после боя.
Никто не виноват. Окружены.

Но мёртвая земля прозрела вдруг,
И мёртвый воздух разорвали звуки:
«Они сдаются? Поднимают руки?
Пусть никогда не опускают рук!»

И тяжесть свыше снизошла на них,
Они кремнели, рук не опуская...
Из всех опор невидимого рая
Есть и такая — не слабей других.

Я скатаю родину в яйцо.
И оставлю чуждые пределы,
И пройду за вечное кольцо,
Где никто в лицо не мечет стрелы.

Раскатаю родину мою,
Разбужу её приветным словом
И легко и звонко запою,
Ибо всё на свете станет новым.

Я хотел рассказать о себе,
Но в ту ночь на Ивана Купала
Треснул с грохотом мир — и в избе
Я увидел зиянье провала.
Возле бездны поставил я стул,
Чтоб туда не шагнуть ненароком.
И, конечно, туда бы шагнул,
Окажись я в раздумье глубоком.
По избе, разглагольствуя вслух,
Я ходил и не скоро заметил,
Как из бездны возник некий дух.
— Что за чёрт!
— Это я! — он ответил.
Сел на стул.
Я не стал возражать.
Гость как гость, и ума не лишённый.
— Ты явился меня искушать? —
Он сказал: — Ты давно искушённый.
Ты в себе, как в болоте, погряз,
Из привычек не вышел ни разу.
Дальше носа не видел твой глаз,
Дальше глаза не видел твой разум.
Оттого ты всю жизнь изнывал,
От томления духа ты плакал,
Что себя самого познавал,
Как задумал дельфийский оракул
Одиночество духа парит,
Разрывая пределы земные,
Одиночество духа творит,
Прозревая уделы иные.
Но принёс тебе зеркало я,
Чтоб не мог ты один оставаться,
Как влюблённый Нарцисс от ручья,
От себя самого оторваться.
Ты поверил, что правда сама,
А не кривда глядит из зерцала.
Ты, конечно, сошел бы с ума,
Если б в нём отраженье пропало.
Ты попался в ловушку мою,
На дешёвую склянку купился.
Глянь вокруг! Ты, как Данте в раю,
В лабиринте зеркал очутился.
Зеркалами я скрыл глубину,
Плоскость мира тебя отражает.
Вместо солнца ты видишь луну,
Только плоскость тебя окружает.
На пустое кричишь ты: «Моё!»,
В роковое уставясь зерцало.
— Я плевал на зерцало твоё!
— Но оно твой плевок возвращало.
— Я твои зеркала разобью,
И смеяться осколки заставлю,
Лабиринты твои распрямлю,
И тебя куда надо отправлю.
— Разбивай — и начнёшь, как двойник,
Размножённый в осколках, смеяться.
Распрямляй — и уткнёшься в тупик,
Отправляй — сам начнёшь отправляться.
Мой хозяин в неравной борьбе
Угадал свой конец неминучий.
Он заложника видит в тебе,
Он на всякий надеется случай.
Мне нужна твоя помощь. Поверь,
Был когда-то и я человеком,
И понёс очень много потерь, —
Он мигнул мне оборванным веком.
Грянул гром — и рассеялся дым.
Сквозняком по избе потянуло.
Гость исчез, стул остался пустым,
И края свои бездна сомкнула.
Что за гость? В голове ни царя,
И мигает оборванным веком.
Он на что намекал, говоря,
Что когда-то был сам человеком?
Видно, плохи дела Сатаны.
Есть на свете чему удивляться,
Если с той, так сказать, стороны
Перебежчики стали являться.