Ирина Кнорринг - Окна на север. Вторая книга стихов.

«О смерти», это значит — о небывшем,
О непришедшем в ледяных годах,
О том, что мы всю жизнь так жадно ищем,
И не находим никогда.

«О смерти», это о несовершенном,
О том, чего мы сделать не могли.
О сердце, без любви опустошенном,
И о легчайшем запахе земли.

«О смерти», это — вовсе не о смерти,
Не о конце, — о горечи стыда,
О том, что нужно, наконец, ответить
За долгие и страшные года.

Все брошено, и ничего не жаль.
Все отнято, и «ничего не надо».
Ползет на жизнь тончайшая печаль,
Как тишина из дремлющего сада.

Проходит день, в спокойном полусне, —
Больной, уже заранее уставший.
И где-то там, в последней глубине,
Бессмысленный вопрос: «а что-же дальше?»

Не хочется ни правды, ни тепла,
Ни счастья, ни свободы, ни удачи.
Ведь жизнь меня обидно обошла,
И я в ней больше ничего не значу.

Приди. Возьми. Люби. Запомни.
Не позабудь и не предай.
Увидишь мир чужой и темный, —
Отвергнутый тобой рай.

Узнаешь гнев и горечь власти,
Когда под взглядом трезвых глаз
Слова отчаянья и страсти
Не свяжут, а разделят нас.

И в час последнего обмана
(С последней пыткой не спеши!)
Рукой коснешься черной раны —
Тобой развенчанной души.

Я люблю заводные игрушки
И протяжное пенье волчка.
Пряди русых волос на подушке
И спокойный огонь камелька.

Я люблю в этом тихом покое
После бешеной сутолки дня
Свое сердце, совсем ледяное,
Хоть немножко согреть у огня.

Я люблю, когда лоб мой горячий
Тронет ласково чья-то ладонь.
А в углу — закатившийся мячик
И бесхвостый, облупленный конь.

Позабыв и тоску, и усталость,
Так легко обо всем говорить…
Это все, что мне в жизни осталось,
Все, что я научилась любить.

Измены нет. И это слово
Ни разу не слетало с губ.
И ничего не стало новым
В привычно-будничном кругу.

Измены нет. Но где-то втайне,
Там, где душа совсем темна,
В воображаемом романе
Она уже совершена.

Она сверкнула жгучей новью,
Жизнь подожгла со всех сторон.
Воображаемой любовью
Реальный мир преображен.

И каждый день, и каждый вечер —
Томленье, боль, огонь в крови.
Воображаемые встречи
Несуществующей любви.

А тот — другой — забыт и предан.
(Воображаемое зло!)
Встречаться молча за обедом
Обидно, скучно, тяжело.

Круги темнее под глазами,
Хмельнее ночь, тревожней день.
Уже метнулась между нами
Воображаемая тень…

А дом неубран и заброшен.
Уюта нет. Во всем разлад.
В далекий угол тайно брошен
Отчаяньем сверкнувший взгляд…

Так, — проводя, как по указке,
На жизни огненный изъян,—
Ведет к трагической развязке
Воображаемый роман.

День прошел без меня.
День прошел, — и ему не помочь.
И мне жаль бесполезного дня,
Соскользнувшего в тихую ночь.

Завтра, время кляня,
Снова ждать неживой темноты,
Отцветанья усталого дня.
(Чтоб назвать его снова — пустым).

Завтра брошу кому-то: «прости!
Облетели, как листья, года.
Ухожу, чтобы сбиться с пути.
Не вернусь никогда».

Все равно — никуда от тебя не уйдешь,
Моя невдохновенная ложь!

От Бога спасенья не жди!
За боль огневую в груди.
За то, что у воли подрезаны крылья.
За сладкое и неживое безсилье.
За то, что теперь не поймешь,
Где правда, где ложь.
За все неживые, пустые года.
За испепеляющее «никогда».
За трудное, страшное слово: «уйди».
За все, что тебя стережет впереди, —

Спасенья — прощенья — не жди.

Сегодня день — совсем вчерашний.
В пустом окне — пустой рассвет.
Бормочет дождь с тоской всегдашней
О том, чего на свете нет.

Навстречу солнцу и свободе,
В туманной утренней дали,
За счастьем призрачным уходят
В пустое море корабли.

О несвершившемся тоскуя,
Маня в чужие города,
Звеня надеждой в даль пустую
Скользят стальные поезда.

И призрачно-неуловимы,
Из темноты, из тесноты,
В пустое небо синим дымом
Летят последние мечты.

И так легко с сознаньем ясным,
Не сбившись с трезвого пути,
Из жизни темной и прекрасной
В пустую вечность перейти.

День догорит в неубранном саду.
В палате электричество потушат.
Сиделка подойдет: «уже в бреду».
Посмотрит пульс — все медленней и глуше.

Сама без сна, мешая спать другим,
Не буду я ни тосковать, ни биться…
Прозрачный синий полумрак. Шаги…
А жизни-то осталось — в белом шприце.

Еще укол. В бреду иль наяву?
Зрачки расширятся, окостянеют…
Должно быть, — никого не позову.
Должно быть, — ни о чем не пожалею…

Так ночь пройдет. Блеснет заря вдали.
Туман дома окутает, как саван.
И в это утро я уйду с земли.
Безропотно. Бестрепетно. Бесславно.

Помню, — поезд бесшумно рвануло.
Твой последний, растерянный взгляд…
(Средь вокзального шума и гула
Ничего не воротишь назад).

Пустота и безжизненность улиц…
(Что мне делать с такой пустотой?)
Об игрушки твои споткнулась
В темноте возвратившись домой.

Вот опять — дожди, непогода,
Гнет ничем не оправданных дней…
Вот опять — пустота и свобода.
Уже горько знакомая мне.

На лазурно-седом океане
Ты во сне встречаешь зарю…
И я слышу твое дыханье,
На пустую кроватку смотрю.

Твои письма всего мне дороже,
(Не читать их, — любовно беречь),
Хоть не сам ты их пишешь, быть может,
Хоть мертва в них французская речь.

И мне чудится, как вечерами,
Среди мирно уснувших детей,
Ты тоскуешь о доме, о маме,
Об уютной кроватке своей.