Наум Коржавин - На скосе века

Пусть много смог ты, много превозмог
И даже мудрецом меж нами признан.
Но жизнь — есть жизнь. Для жизни ты не бог,
А только проявленье этой жизни.
Не жертвуй светом, добывая свет!
Ведь ты не знаешь, что творишь на деле.
Цель средства не оправдывает… Нет!
У жизни могут быть иные цели.
Иль вовсе нет их. Есть пальба и гром.
Мир и война. Гниенье и горенье.
Извечная борьба добра со злом,
Где нет конца и нет искорененья.
Убить. Тут надо ненависть призвать.
Преодолеть черту. Найти отвагу.
Во имя блага проще убивать!..
Но как нам знать, какая смерть во благо?
У жизни свой, присущий, вечный ход.
И не присуща скорость ей иная.
Коль чересчур толкнуть её вперёд,
Она рванёт назад, давя, ломая.
Но человеку душен плен границ,
Его всё время нетерпенье гложет,
И перед жизнью он склониться ниц —
Признать её незыблемость — не может.
Он всё отдать, всё уничтожить рад.
Он мучает других и голодает…
Всё гонится за призраком добра,
Не ведая, что сам он зло рождает.
А мы за ним. Вселенная, держись!
Нам головы не жаль — нам всё по силам.
Но всё проходит. Снова жизнь как жизнь.
И зло как зло. И в общем, всё как было.

Но тех, кто не жалел себя и нас,
Пытаясь вырваться из плена буден,
В час отрезвленья, в страшный, горький час
Вы всё равно не проклинайте, люди…

…В окне широком свет и белый снег.
На ручках кресла зайчики играют…
А в кресле неподвижный человек.
Молчит. Он знает сам, что умирает.
Над ним любовь и ненависть горит.
Его любой врагом иль другом числит.
А он уже почти не говорит.
Слова ушли. Остались только мысли.
Смерть — демократ. Подводит всем черту.
В ней беспристрастье есть, как в этом снеге.
Ну что ж: он на одну лишь правоту
Из всех возможных в жизни привилегий
Претендовал… А больше ни на что.
Он привилегий и сейчас не просит.
Парк за окном стоит, как лес густой,
И белую порошу ветер носит.
На правоту… что значит правота?
И есть ли у неё черты земные?
Шумят-гудят за домом провода,
И мирно спит, уйдя в себя, Россия.
Ну что ж! Ну что ж! Он сделал всё, что мог,
Устои жизни яростно взрывая…
И всё же не подводится итог. —
Его, наверно, в жизни — не бывает.

Роса густа, а роща зелена,
И воздух чист, лишь терпко пахнет хвоя…
Но между ними и тобой — стена.
И ты уже навек за той стеною.

Как будто трудно руку протянуть,
Всё ощутить, проснуться, как от встряски…
Но это зря — распалась жизни суть,
А если так, то чем помогут краски?

Зачем в листве искать разводья жил
И на заре бродить в сыром тумане…
Распалось всё, чем ты дышал и жил,
А эта малость стоит ли вниманья?

И равнодушьем обступает тьма.
Стой! Встрепенись! Забудь о всех потерях,
Ведь эта малость — это жизнь сама,
Её начало и последний берег.

Тут можно стать, весенний воздух пить
И, как впервые, с лесом повстречаться…
А остального может и не быть,
Всё остальное может здесь начаться.

Так не тверди: не в силах, не могу!
Войди во всё, пойми, что это чудо,
И задержись на этом берегу!..
И может, ты назад пойдёшь отсюда.

Старинная песня.
Ей тысяча лет:
Он любит её,
А она его — нет.

Столетья сменяются,
Вьюги метут,
Различными думами
Люди живут.

Но так же упрямо
Во все времена
Его почему-то
Не любит она.

А он — и страдает,
И очень влюблён…
Но только, позвольте,
Да кто ж это — он?

Кто? — Может быть, рыцарь,
А может, поэт,
Но факт, что она —
Его счастье и свет.

Что в ней он нашёл
Озаренье своё,
Что страшно остаться
Ему без неё.

Но сделать не может
Он здесь ничего…
Кто ж это она,
Что не любит его?

Она? — Совершенство.
К тому же она
Его на земле
Понимает одна.

Она всех других
И нежней, и умней.
А он лучше всех
Это чувствует в ней…

Но всё-таки, всё-таки
Тысячу лет
Он любит её,
А она его — нет.

И всё же ей по сердцу
Больше другой —
Не столь одержимый,
Но всё ж неплохой.

Хоть этот намного
Скучнее того
(Коль древняя песня
Не лжёт про него).

Но песня всё так же
Звучит и сейчас,
А я ведь о песне
Веду свой рассказ.

Признаться, я толком
И сам не пойму.
Ей по сердцу больше другой.
Почему?

Так глупо
Зачем выбирает она?
А может, не скука
Ей вовсе страшна?

А просто как люди
Ей хочется жить…
И холодно ей
Озареньем служить.

Быть может… Не знаю.
Ведь я же не бог.
Но в песне об этом
Ни слова. Молчок.

А может, и рыцарь
Вздыхать устаёт.
И сам наконец
От неё отстаёт.

И тоже становится
Этим другим —
Не столь одержимым,
Но всё ж неплохим..

И слышит в награду
Покорное «да»…
Не знаю. Про то
Не поют никогда.

Не знаю, как в песне,
А в жизни земной
И то и другое
Случалось со мной.

Так что ж мне обидно,
Что тысячу лет
Он любит её,
А она его — нет?

Я — обманутый в светлой надежде,
Я — лишённый судьбы и души, —
Только раз я восстал в Будапеште
Против наглости, гнёта и лжи.

Только раз я простое значенье
Громких фраз ощутил наяву.
Но потом потерпел пораженье
И померк. И с тех пор — не живу.

Грубой силой — под стоны и ропот —
Я убит на глазах у людей.
И усталая совесть Европы
Примирилась со смертью моей.

Только глупость, тоска и железо…
Память — стёрта. Нет больше надежд.
Я и сам никуда уж не лезу…
Но не предал я свой Будапешт.

Там однажды над страшною силой
Я поднялся — ей был несродни.
Там и пал я… Хоть жил я в России. —
Где поныне влачу свои дни.

Пусть рвутся связи, меркнет свет,
Но подрастают в семьях дети…
Есть в мире Бог иль Бога нет,
А им придётся жить на свете.

Есть в мире Бог иль нет Его,
Но час пробьёт. И станет нужно
С людьми почувствовать родство,
Заполнить дни враждой и дружбой.

Но древний смысл того родства
В них будет брезжить слишком глухо —
Ведь мы бессвязные слова
Им оставляем вместо духа.

Слова трусливой суеты,
Нас утешавшие когда-то,
Недостоверность пустоты,
Где зыбки все координаты…