Наум Коржавин - На скосе века

Словно кто-то неизвестный,
Проиграв последний бой,
Ставил вновь тебя на место,
Возвышался над тобой.

И разбитый, незаконный,
Власти отданный твоей,
Лишь косился удивлённо
На тебя со стеллажей.

Где под слоем белой пыли,
За тисненьем корешков,
Книги с важностью хранили
Мудрость «классовых» веков.

Нежный лепет, страстный шёпот,
Столкновенья лиц и войск,
Бег за счастьем — грустный опыт
Всех людских переустройств.

Все открытья, все потери,
Относительность всех благ.
Безысходность вер, неверий,
Бледный свет сквозь этот мрак.

Откровенья всех религий,
Имена и письмена…
Заглянувши в эти книги,
Ты б не понял ни хрена.

Ни тоски, ни жажды света,
Ни огня, что жжёт слепя.
Ни того, что речь тут где-то
И о том, что ждёт тебя…

Несмотря на диктатуру,
Книги смысл хранили свой…
…Буржуазная культура
Издевалась над тобой.

Впрочем, свято веря в сдвиги,
Делом занятый вполне,
Не смотрел ты в эти книги, —
Просто видел их извне.

Но понятья не имея,
Что в них есть, — при всём при том
Несозвучность их идее
Чуял классовым чутьём.

И, задетый ими кровно,
Так ты зло на них взирал,
Словно в каждой жил полковник —
Тот, что вещи отбирал.

Словно скрыть они хотели,
Притворяясь неумно,
Что учёный их владелец
С тем полковником — одно.

Где б вам знать, что он такими
Был, как вами, удручён,
Что он страстно спорил с ними,
По ночам забыв про сон.

И заснуть не мог до света,
Возмущённо чуя рок…
Был, как ты, полковник этот:
Верить доводам — не мог.

Но и вдруг узнав такое,
Ты б лишь крякнул: вздорный класс.
Слишком верил ты в другое —
В «кто не с нами — против нас».

Твой приказ гремел раскатом,
И, судьбе своей не рад,
Тот владелец брёл куда-то
Впереди твоих ребят.

Унося тоску и драму,
Глядя вдаль, в конец пути…
Только Ленин телеграммой
Мог теперь его спасти.

Властелин и рыцарь часа!
В личной жизни и в борьбе
Ты чутьё и гордость класса,
Словно Знамя, нёс в себе.

И от классовой фортуны
Опьянев,
    на всех — орлом
Вниз глядел как бы с трибуны —
Даже дома за столом.

Гордый поступью железной,
Знать не мог ты в том году,
Что ведёте всех вы в бездну,
А себя — на Воркуту.

Что, когда замрут орудья
После классовой войны,
Победителей — не будет,
Будут все побеждены.

Что жидов за те же вины
Станут снова гнать и клясть,
И что ты, Абрам Пружинер,
Будешь зол на эту власть.

Чётким шагом, с важной рожей,
С пистолетом ты ходил…
…Знал, что быть всё это может,
Тот, кого ты уводил.

Да, про всё, что может статься,
Знал он — словно вспоминал.
Безо всякого злорадства,
А с тоской и болью — знал.

Знал заране, знал сердито
То, что после, всё стерпя,
Ты постиг…
       И то, что скрыто
И поныне от тебя.

Знал — хоть мало было проку
Знать… Не мог он ничего.
Разве если б стал пророком
Для полковника того.

Где там! В споре, как в угаре,
Он пред ним с его тоской
Был бессилен. Как Бухарин
В дни иные пред тобой.

Вспомни, как свистал охотно
Ты Бухарину в свой час,
Когда силился он что-то
Вам открыть, спасти всех вас —

От позора, от расплаты,
От беды, грозившей вам…
А ведь это он когда-то
Обучил вас всем словам.

Всей профессии героя,
Сути всех его основ.
Что помимо за душою
Вы имели — кроме слов?

Ничего! Вся власть и сила
В них была — исток и нить.
Благодарность? Сам учил он
Это чувство не ценить!

И гремел ваш свист счастливый:
«Кто б ты ни был — не мути!»
Так впервые доросли вы
Спор с Бухариным вести.

И свистали с упоеньем,
Ощущая свежесть лет,
Отгоняя тень сомненья
От плодов своих побед.

…Впрочем, ты про то не думал —
Веру в Сталина берёг.
Потому что Ленин — умер,
Ты ж без Ленина — не мог.

На шоссе шуршат машины,
В магазинах — толчея.
Всё прошло, Абрам Пружинер,
На исходе — жизнь твоя.

Ты скрываешь раздраженье,
Непочтеньем оскорблён.
Хоть к особому снабженью
И к больнице прикреплён.

Что ж!.. За равенство ходил ты
В смертный бой не раз, не два,
Кровью право заслужил ты
На особые права.

Тут — хоть многие судачат —
Справедливость налицо.
У тебя есть даже дача —
Комнатёнка и крыльцо.

Есть. Но в этом разве дело,
Если жизнь — как смутный сон.
Если мягко, но всецело
Ты от дела отстранён.

Вновь ты ходишь на собранья,
И оправдан ты давно.
Но к секретным заседаньям
Не допущен всё равно.

Хоть всегда любил ты бденья —
Жить, как счастье крест неся.
Хоть приходит в запустенье
Без тебя идея вся.

Но, тая в душе презренье,
Подписать всегда готов
Ты бумагу с одобреньем
Всё равно каких шагов.

Цель всю жизнь была над личным.
Вспомнить цель — ожить опять.
Цели нет — так есть привычка
Ради цели предавать.

Есть. И так везде доселе
Коммунист любой живёт.
Всё, что любит — ради цели,
Цель включая, — предаёт.

А друзей — на то вы братья.
Диалектика — ваш стиль.
Пил со Сталиным Тольятти,
Когда ты в кондее стыл.

Он златыми бредил снами,
Сталин врал, а ты был тих.
И одно Святое Знамя
Осеняло всех троих.

Только в тактике идея —
Будь всегда на всё готов.
В коммунизме и евреи
Вдохновенно бьют жидов.

За горами суть свершений,
Лишь единство нынче в счёт,
Продолжалось бы движенье —
Всё равно куда придёт.

Чушь лепечут, словно попки,
Но со страстью — веры власть.
Кто в Москве сейчас у кнопки,
Тот включает эту страсть.

Кто б он ни был — всё едино,
Результат всегда один.
Вы как лампе Аладдина
Подчиненный слепо джинн…

Словно всех вас без печали
Властным росчерком одним,
Как гарем свой личный, Сталин
Сдал наследникам своим.

И над вашей жизнью всею
Бабий рок — огонь в крови.
Страсть к идее — без идеи,
Темперамент — без любви.