Евгения Баранова - Том второй

У тебя были бусы, дым в волосах, браслеты.

А у меня был – живородящий полдень.

Комплекс Эдипов, шлюхи, душа, пустыня.

Sorry my darling, мне не хотелось с ними.

А у меня был полдень, девочка.

Я изучен.

Готический стиль и демоны под рубашкой.

Мне хорошо, хорошо до таких излучин,

что прикасаться к живым оказалось тяжко.

Мне улыбаются кладбищем из наличных!

Жалко, посредственно – и потому типично.

Детка, ты помнишь – я ненавидел детство?

Сейчас я уверен,

ненависть – это окна.

Мне хорошо, здесь не тянет уже раздеться,

не тянет напиться и даже не тянет сдохнуть.

Словом, пребудь с героином такой же смелой,

детка, подруга, невеста, жена – Памела.

Мужчине

Ты видел Испанию.

Это, конечно, звонко.

Расскажешь при случае, как там проводят вечер.

А я не вернулась в землю,

не родила ребенка,

да и живу не то чтобы безупречно,

скорее интуитивно,

что так же плохо.

А ветер у нас в июле такой же рыжий.

Еще мне кажется,

я потихоньку глохну.

Не слышу вопросов.

Или меня не слышат.

Все так же путаю слоги.

И бедный Либкнехт

за сложность фамилии был бы давно повешен.

И если мой мир от чего-нибудь и погибнет,

то явно не от избытка любви, my precious.

Вот и брожу в интернетах, как хоббит вольный,

Печатаю тексты, не проверяю "мыло".

Ты видел Испанию…

Это совсем не больно –

Было когда-то больно, но я забыла.

Владу Клёну

Я знаю, ты станешь глазами во всех,

сверчком, подоконником, веткой, водой.

И солнышком в каждой девичьей косе,

и легким дыханьем, и песней любой.

Ты станешь котами (пушистыми лишь).

Ты станешь рекой в окружении льда.

А мне не хватает, как ты говоришь.

И больше не хватит. Совсем. Никогда.

Я помню, как нервно и жил и курил.

Пришел бы ты в гости. Дождем, например.

Наверное, там тебе хватит чернил,

а здесь не хватает.

Здесь жалок и сер

герой, обыватель, поэт и купец.

Такие дела, мой взыскательный друг.

Тебя не хватает.

Пойми наконец,

как много тебя не хватает вокруг!

Дуэль

– И как же мне, милый, не стать тобой,

– не застрелиться и не придти.

– Гордо звучать в темноте литой,

– не прислоняясь?

– Один-Один.

– И как же мне, дура, тебя сберечь.

– После потоп. Не расти трава.

– Видишь учебник "Родная Речь"?

– Жизнь – это азбука.

– Два-Два.

– И как же мне жить, одеваться, есть,

– не избегая смотрин-витрин?

– Зная, что ты, между прочим, здесь.

– Зная, что помнишь меня.

– Три-Три.

– Тем и живи.

– Пересуды, дом.

– Я научился, хотя не ждал.

– Мы бы не справились, нам вдвоем

– было бы тесно.

– Прости.

– (Финал).

BadTrip

Мы стали другими,

настолько другими,

что скоро привыкнем держаться за имя.

Руками держать его теплую шею.

Мы стали другими. Вы тоже хотели?

Мы стали сплошным городским кислородом.

Вы тоже хотите? такой же породы?

На мелкие деньги, на мелкие шашни

вы тоже хотите упиться вчерашним?

И Travel-каналом, и Animal Planet.

Смотреть, как другие хватают полено,

находят Арманд и несчастную Фанни,

на свой броневик залезают с ногами?

Стоять в стороне, наедаться готовым.

Мы стали "другими" – похабное слово!

Ищите, ныряйте, ползите улиткой!

Но только не ждите у кухонной плитки.

Во имя любви и других ожиданий

мы стали другими.

– Не следуй за нами!

Ломай свои копья (и колья, и осень)

Ломай свои копья (и колья, и осень).

Мне так хорошо, что не ты меня бросил.

Мне так хорошо, что не ты меня вырос.

Оставь себе Веру, и Надю, и сырость.

Цеди наши судьбы на блюдечко злое.

Не жди понапрасну – от того воют.

Ищи картотеки, играй пантомимы:

мы оба не будем до гроба любимы.

мне так хорошо, что не лезешь из кожи…

ты больше не любишь. И я тебя тоже.

Cabaret

Жизнь – кабаре.

От этого смелей.

…"свинцом в груди"…

…"крестьянин, торжествуя"…

Осталось довыравнивать людей,

чтоб не гонять обойму вхолостую.

Жизнь – кабаре.

Реликтовый порок.

Дрожанье ног, и ножек, и ужимки.

Душа звенит под строчками сапог,

на сердце передергивая льдинки.

– Любовь для всех!

– Успех не запретишь.

– Добро не сотворишь из капли крови.

Жизнь – кабаре.

И с легкостью афиш

переходить с голов на поголовье.

Хмелеет ночь, и девушки визжат.

Хрустят бокалы, греются коленки.

Жизнь – кабаре, в котором лягушат

не подают без музыки клиенту.

Появляешься

Ты появляешься.

Саечкой за испуг.

Кроликом из берета.

Дырой в горсти.

Я задыхаюсь:

мне же не хватит рук!

мне же не хватит сердца тебя спасти!

Мне же не хватит дурости, счастья, зла.

Мне же не хватит храбрости замолчать.

Ты появляешься,

губы твои – смола.

Ты появляешься,

губы твои – печать.

Смотрю на тебя и думаю:

– не смотреть!

Ревнуешь меня к поэзии? Больше ври!

Даже в тебе есть неба хотя бы треть,

даже у свалки право на пустыри.

Даже у вора веры на кошелек.

Даже тюремщику снится далекий друг.

Я засыпаю. Мыслями наутек.

Ты появляешься. Саечкой за испуг.

Длинные мысли

И это страшно.

Страшно.

Ты понимаешь?

Лопнет пружина.

Винт соскользнет.

Живой

станет прозрачным.

Время сотрет, как Vanish,

каждое пятнышко, сброшенное тобой.

И это грустно.

Вряд ли ты был живее,

чем фотография.

Вряд ли уметь хотел.

Что-нибудь чистое.

Яркое, как Гилея.

Что-нибудь честное.

Горькое, как Бодлер.

Весь этот полдень-мир

с детородной спесью,

с бомбами,

бабами,

клубами

(все дела)

стоит гораздо меньше твоих депрессий.

Нет никакой поэзии.

Умерла.

Телефонограмм

Телефонные баллады одинаковы.

Я пролистываю память: то ли? так ли?

Всё спасенное похоже на Иакова.

Всё погибшее похоже на спектакль.

(Вместо эпиграфа)

(переговорный)

Я листаю тебя. Листаю!

Так листают – слова и листья.

Так листают – листы и дали.

Так по снегу походкой лисьей

отпечатывают печали.

– Ты любила меня?

– Едва ли.

– Ты простила меня?

– Не слышу.

Телефонная трубка:

Тише!

Ты не смей выдавать обиды,

Ты не смей говорить…

– ...А Лида

поменяла уже восьмого… (*)

(Ненавижу все это!)

88

– …Рома,

а когда ты приедешь к маме?… (**)

– Замолчите!

– Молчите сами!

Посредине гудков и будок,

каблуков,

кошельков,

покупок,

посреди чужеродной пыли

я листаю тебя – навылет!